Патологическое сомнение. Мыслю, следовательно страдаю - [28]

Пока я пытался пафосно изобразить образ ее психической проблемы, Елена смотрела на меня заворожено. Наконец она сказала: «Кажется, что вы прочитали меня изнутри, как будто вы знали меня всегда, и это кажется мне очень странным».

Я с иронией заверил ее, что я не прорицатель, а специалист по ее проблеме и что, как бы это ни казалось странно, она отнюдь не оригинальна. На что Елена тут же ответила: «Это меня очень успокаивает, потому что, если я не единственная, кто страдает от этого, значит, есть выход».

Таким образом, после того, как я её «зацепил», я почти педагогически проиллюстрировал ей, как функционирует ее проблема: когда она впервые должна была сделать совершенно свободный выбор в отношении своего будущего, перед ней открылась пропасть, которая, пока она оценивала каждую возможность, засосала её так, что она не смогла сделать выбор именно потому, что любая из возможностей могла оказаться лучшей. Проблема проистекала прежде всего из её желания сделать выбор, заставив замолчать скептика, в то время как этот её попутчик никогда бы не замолчал, никогда бы не утих, но мог бы получить воспитание и стать управляемым, то есть мог бы быть трансформирован из того, кто оспаривает выбор в того, кто советует и осуществляет контроль, а его жесткий скептицизм принимался бы не только как неизбежная, но и как полезная его черта. Затем, улыбаясь ей, я добавил: «Ты в хорошей компании, потому что мне самому пришлось сделать своего внутреннего врага другом». На эту мою шутку она отреагировала обворожительной улыбкой: «Я чувствую, что вы действительно можете помочь мне выбраться». После этого я предложил ей перестать бороться со своим альтер-эго, потому что в противном случае это – как сказал бы Шекспир – походило бы на сумасшедшего, который пытается отогнать свою тень и в ней теряется. Следовательно, вместо того, чтобы пытаться развеивать сомнения и решать вопросы, она должна была нести их с собой как свою собственную тень или как фон, который невозможно стереть. А потом я попросил ее каждый день задавать себе вопрос: «Где бы я хотела быть, чем бы хотела заниматься и с кем через семь лет?» без каких-либо расчетов, рациональной оценки или рассуждений о реальных возможностях. Другими словами, полностью отпустить фантазию и построить своего рода ежедневную направляемую мечту о том, кем она хотела бы быть, что хотела бы делать и где хотела бы жить, в каком месте и с какими людьми она хотела бы разделить всё это: своего рода фантастический фильм собственной будущей жизни. Улыбаясь, Елена ответила: «Это немного похоже на то, как в детстве я мечтала стать актрисой в Голливуде». Я ответил: «Да, правильно, никогда не поздно и не бывает неподходящего момента, чтобы мечтать. Я бы хотел, чтобы, когда мы встретимся снова, ты принесла мне все образы, которые будут приходить тебе в голову, каждый день проецируя себя в это будущее».

То, что может показаться детской забавой, в данном случае является настоящим терапевтическим маневром, которая предписывается одновременно с блокированием попыток борьбы с внутренним саботажником. С одной стороны прерываются неуспешные попытки решения проблемы, с другой – открывается сценарий, в котором разум субъекта может освободиться от жестких схем рациональности и расчетов, жертвой которых он является.

На следующий прием Елена пришла ухоженной, одетой элегантно, но просто, а главное улыбчивой и с горящими глазами. Она сообщила, что мысль о том, что то, с чем она всегда боролась, было частью её самой, с чем она должна была подружиться, вызвало почти немедленный эффект умиротворения, как будто противоречивые силы природы во время бури утихли и наступила гармония и безмятежность. На ум приходили сомнения и вопросы, но она избегала бороться с ними. Затем она открыла блокнот, в котором записывала свои ежедневные фантазии о своем будущем, которые в некоторых отношениях казались ей удивительными: она никогда не видела себя инженером или архитектором, скорее врачом или психотерапевтом – обе профессии помогающие, основанные на постоянном контакте с людьми. Отталкиваясь от обеих профессиональных ролей, она придумала разные варианты, от врачей без границ, которые помогают самым обездоленным людям в мире, до психотерапевта, который занимается самыми тяжелыми случаями и секретами, в которых трудно признаться. Однако больше всего ее удивило то, что она увидела себя одну, то есть без партнера рядом и вдали от родителей. Этот образ немного расстроил ее, так как ее парень и родители всегда были надежными ориентирами, и она никогда не подвергала сомнению свою любовную связь. Наконец, в своем фантастическом будущем она также увидела танцы, которыми она занимается исключительно для удовольствия, без навязчивой идеи о выступлениях и совершенствования движений.

Я спросил ее, говорила ли она обо всем этом с близкими ей людьми. Она ответила, что избегала этого, потому что, с её точки зрения, это расстроило бы их: как они смогли бы принять Елену, которую никогда раньше не знали? Что бы подумал парень? Насчет того, что она хотела быть одна. Елене было интересно, что я думаю о том, что выяснилось, но вместо того, чтобы ответить ей прямо, я задал ей другой вопрос: «Как ты объяснишь удивительный результат этой простой ориентированной на будущее фантазии?» Она заявила, что много думала об этом и что в конце концов пришла к выводу, что впервые дала волю своим мыслям, не будучи зависимой от ее родителей и парня. В ответ на это я подчеркнул: «Это все равно что сказать, что до сих пор они влияли на тебя больше, чем твои настоящие желания». Елена кивнула и у нее на глазах показались слезы, затем она сказала, что с раннего возраста она делала все, чтобы радовать свою семью: сначала она была идеальной куклой своей матери, затем, будучи подростком, преданной музой своего отца, и, наконец, она нашла себе парня в соответствии с этой моделью. Даже в танце она никогда не отклонялась от наставлений и ограничений, наложенных ее учительницей; она вспомнила эпизод, когда она, пятнадцатилетняя, после конкурса была отобрана для кордебалета Миланской школы и отказалась, потому что думала, что от ее переезда пострадают все, включая учителя танцев, которая посоветовала ей не принимать предложение, потому что она должна была быть прима-балериной, а не просто членом танцевальной труппы.