Поначалу мелькнула у него мысль открыть окно и, может быть, запросто познакомиться, отсалютовав друг другу кружками.
Вот только это не о нем. Ничего не дается ему запросто: он не тот парень, который может с легкостью завести ненавязчивое знакомство, подойти к девушке и спросить, будто между делом, чем она занимается на выходных и пригласить, например, в кино.
Нет. Он из тех, из других. Кто будет прятаться за тонированным стеклом и подглядывать, каким бы беспросветно тупым решением ему это ни казалось. Кто пройдет мимо с каменным лицом, даже если судьба сведет его с ней в самой непринужденной обстановке. Кто вместо беззаботного замечания о погоде, в конце концов, ляпнет обескураживающую глупость, после которой им будет неловко смотреть друг другу в глаза.
Да, вот это про него. Так чего же отклоняться от привычного хода вещей?
К тому же Бен и не собирается с ней знакомиться. Он здесь ненадолго. И… к чему ей эти проблемы?
Его последние отношения, как всегда, печальные и скоротечные, закончились ссорой в баре, погромом и вызовом полиции.
А эта девушка выглядит вполне счастливой. Кажется, собирает старье. А он еще что-нибудь сломает, чего не сможет потом купить.
Он качает головой, сам не понимая, как зашел мыслями так далеко, что уже сам себя пригласил в ее дом.
Однако… однако все ж ему любопытно. И это ощущение заинтересованности и вовлеченности, после нескольких дней беспросветного равнодушия ко всему, дарит ему чувство легкой окрыленности.
Она заканчивает завтракать и исчезает из поля его зрения, прикрыв перед тем ставни.
Весь день Бен мается от безделья. После обеда все же решает поработать. Отсылает проделанную часть работы, чувствуя себя на порядок лучше: хоть какое-то дело. От мыслей о прогулке он поначалу отказывается, но все же после ужина устраивает себе вылазку.
Он бестолково ходит вдоль улицы, сунув руки в карманы куртки и заглядывая в окна всевозможных магазинчиков: от павильона с шоколадом со всего света до лавки с цветочными горшками ручной работы, но никуда не заходит — не хочет привлекать к себе внимание дружелюбных продавцов.
Этот город точно его недолюбливает. Узкие мощеные тротуары не дают ему ни неспешно пройтись, ни развернуться, не помешав при этом другим пешеходам, а их тут по вечерам оказывается порядочно. Бен чувствует себя неповоротливым бревном в веселом, но обмельчавшем горном ручье.
На углу улицы он обнаруживает булочную. Ее запахи дразнят обоняние, но он не смеет зайти. Сквозь незашторенные окна виднеется плотная очередь перед прилавком — это его и отталкивает. Он высокий, плечистый; в таких небольших помещениях все взгляды на какое-то время неизбежно обращаются к нему, и перспектива стоять под прицелом такого внимания, прижатым к другим страждущим, его совсем не прельщает.
Бен возвращается в квартиру ни с чем.
Но теперь все вовсе не так беспросветно, как было еще вчера. Он не понимает причины своего душевного подъема. Ни когда перекусывает перед телевизором, ни когда вновь берется за строчки, — больше от безделья, — ни когда подумывает отправиться спать.
Понимание приходит к нему, лишь когда он различает уже ставшие такими привычными звуки проигрывающейся пластинки. Бен торопится на лоджию и с заходящимся в чуть встревоженном стуке сердцем открывает окно.
Чтобы вновь увидеть лишь темнеющий оконный проем и открытый ящик на подоконнике, из которого и звучит незатейливая, будто шутливая песенка об обыденности жизни и об этом городе. Но никто не показывается ему, и это вызывает досаду.
С чего-то он успел придумать себе, что она знает о его появлении. Но ведь может так статься, что он просто наблюдает за чужой жизнью. И это никакой не диалог.
Наверное, она даже не догадывается о том, что кто-то ждет, когда она заведет в очередной раз пластинку.
Под неспешное пение он начинает задумываться о том, кто она такая.
Он видел ее дважды. Оба раза девушка казалась ему довольной своей жизнью. Насколько он вообще мог об этом судить. Наверное, работает где-то неподалеку. Возможно, в одной из тех лавочек, что он видел вечером на улице.
Эта мысль внезапно оказывается очень волнующей, стоит ему только представить, что он мог встретиться с ней сегодня лицом к лицу. Она-то бы и не поняла, кто он такой, зато сам Бен мог бы увидеть ее вблизи, возможно, поздороваться и попросить помочь ему… — с чем там? — с выбором горшка, например.
Даже в его мыслях выходит убого. Но он с легкостью может представить, как она улыбнулась бы ему в ответ, — он уже видел ее яркую белозубую улыбку, — как любому другому покупателю, и как заговорила бы. В его воображении ее голос похож на тот, что пел сквозь громкое потрескивание в его первое утро здесь: мягкий, но живой, чуть осипший и певучий.
И тут пластинка заедает. Это действует отрезвляюще. Бен выпрямляется и вновь пристально вглядывается в окно соседствующего дома: он только что заметил движение рук, подхватывающих короб с подоконника и уносящих его вглубь мансарды.
Бен даже прищуривается, но ничего больше не может различить, а музыка тем временем вовсе смолкает.
Он еще тратит несколько мгновений, чтобы с волнением всматриваться в темноту и прислушиваться к тишине, но потом начинает чувствовать себя глупо. Закрывает окно и покидает лоджию.
