Пасынок судьбы - [39]

За телегой на длинном чембуре вышагивал боевой конь рыцаря Конская Голова. Темно-гнедой жеребец прижимал уши и косил багровым глазом. Годимир не раз слыхал, что лошади Полесья ни в чем не уступают тяжелым скакунам, выращиваемым в Мариенберге, а теперь получил возможность убедиться в правдивости слухов воочию. Конь пана Тишило отличался широкой грудью, длинной мускулистой холкой, крепкими копытами и мощной шеей. Такое животное может с легкостью нести тяжеловооруженного всадника в бой, и горе любому, кто осмелится встать на их пути. Правда, полещуцкий конь был пониже ростом, нежели конь самого Годимира (нет, не того, которым снабдил его щедрый и незлопамятный пан Тишило, а того, что отобрал островецкий король Желеслав), зато, с уверенностью можно сказать, не ведал усталости. Что называется, двужильный. Зато и злой, не приведи Господь. Похлеще иного волколака. Обычно, чтобы вычистить его, требовались согласные усилия Жита и обоих оруженосцев. Двое придерживали за недоуздок, а один работал щеткой и скребницей. Однако даже при таком раскладе чувствовать себя в безопасности не мог никто — того и гляди острый край копыта врежется под коленку. Не отдернул вовремя ногу — остался калекой на всю жизнь.

На безопасном расстоянии от крупа боевого жеребца — так, чтобы не лягнул ненароком — вышагивала четверка иконоборцев. Лихо вышагивала — не каждый ландскнехт скорость, заданную верховыми конями, выдержит. Но святые отцы на здоровье не жаловались. Знай себе, мерили бурую землю широкими шагами. Топали обутыми в грубые сандалии ногами.

Замыкала процессию груженая товаром телега Ходася и Дямида — купцов из-под Дыбще. Пузатый коротконогий конек местной породы упрямо рысил, не отставая больше чем на две длины копья от своих более благородных собратьев. Оба торговца — и огненнобородый болтун Ходась, и молчаливый, хмурый Дямид — восседали на передке телеги, гордые и довольные донельзя. Мало того, что сам знаменитый рыцарь Конская Голова не гнушается их обществом и угощением на привалах, так и окрестные разбойники, прослышав, с кем путешествуют купцы, побоятся проявить излишний интерес к их грузу.

Правда, Годимир придерживался иного мнения. Неизвестного (или же неизвестных), покусившегося на коней пана Тишило у корчмы, громкая слава странствующего рыцаря из Полесья не отпугнула. То ли он просто не слыхал о нем, то ли считал себя удачливее, чем оказалось.

А может, и был он удачливее и хитрее на самом деле, и привык обделывать сложные и хитрые делишки без помех? Только нарвался на неожиданного противника. Не менее хитрого и беспощадного.

Не шел у Годимира из головы одноглазый бродяга из корчмы. Ну, не мог он быть простым побирушкой, никак не мог. Так разделаться с вооруженным грабителем! Не у всякого княжеского дружинника вышло бы. А тут — раз, два. Удар под колено, удар по голове. И все. Да не мечом или шестопером, а обычным колом.

Да и после бродяга повел себя очень странно и непривычно для их братии. Не стал требовать вознаграждения за помощь, удрал от похвал и благодарностей.

Почему?

Случайно ли он оказался в заведении Андруха?

Случайно ли завел разговор об убитом Пархиме-горшечнике?

Случайно ли предупредил о готовящемся налете на коновязь? А рыцарь не сомневался, и даже пан Тишило с ним согласился, что разбудил их свистом не кто иной, как одноглазый оборванец.

И после всего этого убежать?

Странно, необычно, а потому подозрительно.

— Что задумался, пан рыцарь? — весело окликнул Годимира шпильман.

— Да вот, думаю: кто это хотел наших лошадок со двора свести? — словинец почти не покривил душой.

— Кто, кто… Разбойники! — буркнул пан Тишило.

— Да мы тут уже о двух хэврах слышали, — пояснил Олешек. — Яроша Бирюка и Сыдора из Гражды. Причем кто что говорит. По словам одних — Ярош чуть ли не мученик, а другие рассказывают, как Сыдор у богатых отбирает и бедным отдает. Кому верить?

— По мне — так все разбойники на одно лицо! — Бело-красный рыцарь сжал кулак. — Всех их следует вот так держать. А попался — батогами и в каменоломни! Так ведь? — Он оглянулся на Жита и Бажена. Те согласно закивали. Кто же будет возражать хозяину и благодетелю? В особенности, когда твой же товарищ от рук лесных молодцев пострадал.

— Так-то оно так, — не стал спорить музыкант. — Но разобраться хочется.

— Чего разбираться? — недоуменно протянул пан Тишило и больше о разбойниках и их наказаниях не заговаривал.

А Ошмяны все приближались. Приближались, несмотря на кажущуюся неторопливость коней.

Уже стала хорошо видна слобода бронников и кузнецов, вынесенная за пределы ограды, ближе к реке. Речка, огибающая город, к слову сказать, издали казалась ручьем, да скорее всего ручьем и была при ближайшем рассмотрении. Конь с разбегу перепрыгнет. Да что там конь… И корова, если хорошо разогнать, перескочит с берега на берег и не заметит.

На вершине холма, вокруг которого сгрудились дома и домишки Ошмян, стоял королевский замок, приметный издали, как на ладони. Приземистое здание донжона увенчивали серые зубцы и черные с желтым флаги, лениво шевелящиеся в летнем мареве.

— А вон и для турнира поле мастерят! Ристалище! — радостно воскликнул Олешек, указывая пальцем налево от тракта.