Пасынок человечества - [2]

– Давай, Иван, – буркнул своему коллеге. – Оформляй, как обычно…

Начмед кивнул дежурному и пошел к дверям. Все. Осмотр окончен.

Иван трудолюбиво засопел над планшетом, а дежурный по корпусу повернулся к охранникам:

– Чего рты открыли? В топку его. А этим по трети стакана и отбой…

Не дожидаясь приказа, Андрей подошел к трупу и взялся за угол пледа.

– …и смотри, Стецько, еще раз гавкнешь, когда не спрашивают, наверх в ограждение отправлю. Ты меня понял, арифмометр хренов?

– Так точно, товарищ капитан, понял.

– И чтоб зэков не обижать: им утром по гудку победу нашу выковывать. Все ясно?

– Так точно, товарищ капитан, ясно: «не обижать». Так, уроды, подняли…

И тут Маныч вздохнул. Тяжело вздохнул, горестно и с надрывом, а потом часто задышал. Было слышно, как у него в груди что-то хлюпает и ворочается.

Дежурный по корпусу выхватил из кобуры пистолет:

– Всем в сторону! Стоять!

Андрея потянули за шиворот и опрокинули на спину. Под левую лопатку впилось что-то твердое и острое, а когда попытался встать, больно ударился коленом о трубу. Но Маныча из виду не выпустил, наблюдая, как он двигает руками, с хрустом выгибая локти под углами, непредусмотренными природой человека. Как поднимает голову, озираясь, поблескивая в сумерках котельной бельмами глаз.

– Стоять! – Капитан давится криком, его руки дрожат. – Не двигаться!

Маныч перевернулся и приподнялся на коленях.

Первый же выстрел уложил «покойника» обратно на живот. А через секунду пальба из пистолетов слилась в автоматную очередь. Это подключились к расстрелу начмед и его помощник. И вдруг хлынула тишина.

«Патроны кончились», – понял Андрей, стараясь отодвинуться подальше: Маныч все еще шевелился! Охранники деловито набрасывали на него кусок брезента.

– Чего уставились, дауны? – зашипел начмед. – Заворачивайте и ургентно в топку.

– Живее! – перевел капитан. – В топку, в топку его!

«Как же так? – потрясенно думал Полозов. – Три обоймы…» Он все еще сидел в стороне от всех. Боль в колене и спине не позволяла поверить в сон. Но и реальностью происходящее быть не могло.

Даже под брезентом Маныч не сдавался, его тело пыталось жить: выкручивалось и билось. Кореец Тян коснулся ладонью заслонки и зашипел, выронив конец скатки.

Ему на помощь бросились медики:

– Запихивайте, запихивайте!

Когда люк топочной закрылся, Полозову стало легче. Но ненадолго.

– А с этими теперь что делать? – хмуро спросил старший конвоя.

Капитан уставился в лицо Андрею, и ему показалось, что на него глянула смерть. Но капитан только устало махнул рукой.

– Все там будут. Веди их обратно. И водки налей. Им, не себе! Я проверю.

«Доброе утро, Родина, – подумал Андрей, – Такие теперь, значит, у нас дела…»

* * *

– Виноват, конечно, Иран. После бомбардировки Хайфы американцы, даже если бы и хотели, не могли оставаться в стороне. Ну, а после, когда мы подключились, за паритетом обмена ядерными ударами следить стало некому…

Полозов, стискивая зубы, чтобы удержать зевоту после тревожной ночи, аккуратно высверливал отверстия в гетинаксе. Болтовню старика, с которым приходилось делить лабораторию радиоэлектронных систем, остановить он не мог. Но если бы и была такая возможность, Андрей не стал бы этого делать. Во-первых, по нечетным дням Судаков легко делился бутербродами с копченым салом или колбасой. Во-вторых, в трепе «вольняшки» частенько проскакивали свежие известия, которые здесь, в закрытом КБ с длинным, скучным и совершенно секретным номером, были в еще большем дефиците, чем копчености для заключенных.

– …Нас обманывают: наверху не так плохо, как передают в официальных сводках. Радиоактивные пустыни западнее, за Уралом. Дозиметры молчат, я сам проверял…

В-третьих, старик не нуждался в отклике на свои монологи. Может, он так настраивался на работу. А может, это было его тайным партийным заданием: проверить наличие пораженческих настроений у заключенного Андрея Полозова. И в этом была главная польза Судакова: благодаря ему Андрей дружил с особым отделом. «Стучать» на старика можно было сколько душе угодно. На еженедельной поверке по вторникам Андрей заходил в кабинет к старшему лейтенанту Козырину и под его наблюдением писал, о чем говорил Судаков. Козырин внимательно вычитывал исписанную корявым почерком бумагу, курил вонючие турецкие сигареты, трофейные, конечно, и глубокомысленно кивал. Потом ставил галочку в своей ведомости против фамилии Андрея и отпускал его с миром.

– …Эта война – духовное продолжение традиций Крестовых походов. Когда в начале века американцы предприняли превентивные акции против стран ислама, Родине следовало возглавить мировое движение по очищению цивилизации от мусульманской скверны. В те времена муслимы не могли дать сдачи. Не было бы сегодняшней катастрофы…

От доносительства Судаков не страдал. Во-первых, он уже работал в КБ, со всеми его атрибутами и традициями – допуском, уровнем секретности, подписками о неразглашении и невыезде. А потому уйти отсюда мог только в общем порядке – через трубу крематория. Во-вторых, лучшего мотальщика трансформаторов и в мирное время найти непросто. А сейчас, наверное, невозможно.