Пасынки судьбы - [10]

Тут мы отложили учебник истории, и мать стала рассказывать мне про долгие годы английской оккупации, которые последовали за этой великой битвой, и про то, что сейчас, как и в прошлом, Англия использует войны на континенте в своих интересах, хотя ирландские солдаты сражаются за победу бок о бок с английскими.

— Как жаль, что Пасхальное восстание потерпело неудачу, — сказала она. — Сейчас все бы уже было в порядке.

В какой-то момент я отвлекся и опять стал думать про школу под Дублином. Я знал, что, если сказать об этом матери, она будет на моей стороне. Как человек более практичный, чем отец, решения в семье принимала она. Мать говорила по-французски и по-немецки, разбиралась в премудростях математики; уж она бы поняла, что отец Килгаррифф учит меня на совесть и ехать в закрытую школу совершенно необязательно.

— Ну, скоро уже приедет Джозефина, — весело сказала она, вставая из-за стола и желая подбодрить нас обоих: по моему мрачному виду она, вероятно, заключила, что разговорами о войне и революции она испортила настроение не только себе, но и мне. — Ждать осталось недолго.

Она ушла, а я принялся за алгебраические уравнения и за длинный, растянувшийся на много страниц перечень полезных ископаемых Ланкашира. Выучив напоследок отрывок из «Покинутой деревни»[15] я собрал с овального стола все учебники, чернильницы, ручки, карандаши и промокательную бумагу и сложил все это в ящик большого стенного шкафа. Отец требовал, чтобы к вечеру в гостиной никаких следов моих занятий не оставалось.

Я вышел на мощенный булыжником задний дворик, который Тим Пэдди драил мокрой щеткой. Он курил крепкую дешевую сигарету и, как обычно, приветствовал меня небрежным кивком головы. В это время дня постоять во дворе большой старой молочной фермы было одно удовольствие: коров уже подоили, все опять чисто, вдоль стены стоят перевернутые ведра, а куры и утки ждут в дверях, когда Тим Пэдди кончит мыть двор. Иногда он облокачивался на свою швабру и, нахохлившись, точно хорек, с волнением в голосе сообщал мне, что вступит в полк мансгерских стрелков, как только достигнет призывного возраста. В деревне он наслушался историй о заморских приключениях и мужской дружбе, о чужеземных городах, где вино льется рекой, а от женщин пахнет духами. «Большего дурака, чем ты, во всем Корке не сыщешь, — ворчал его старик отец. — И куда тебя несет? Сидел бы дома, так нет — в самое пекло угодить норовит!» «Что ж мне теперь, всю жизнь мостовую мыть?» — в свою очередь возмущался Тим Пэдди.

В тот вечер, увидев меня, он почему-то не вынул изо рта сигаретку, чтобы, как водится, перекинуться со мной словом.

— А новая служанка красивее, чем Китти! — крикнула мне Джеральдина, проходя по двору вместе с Дейрдре, которая добавила, что у новой служанки потрясающие волосы.

Я сделал вид, что меня это не интересует, хотя на самом деле интересовало, и даже очень, и стал смотреть, как Тим Пэдди домывает мостовую. Наконец он кончил, швырнул окурок на землю и сказал:

— Сходил бы, посмотрел на нее. Она и впрямь прехорошенькая.

Помню, как мать, когда появилась Китти, водила ее в огород О’Нилла, но, когда я пошел следом, кроме садовника в огороде уже никого не было. О’Нилл сидел на корточках и сажал картошку. Я заговорил с ним, но он мне не ответил: с сестрами и со мной он вообще разговаривал редко.

Толкнув дверь в высокой кирпичной стене, я ушел с огорода. Дверь эта находилась под узкой аркой и была выкрашена в тот же цвет, что двери и рамы на мельнице. Как объяснил мне однажды мистер Дерензи, незадолго до смерти королевы Виктории эта бурая краска поступила на адмиралтейские склады в Корке и продавалась по очень низкой цене. Я вспомнил об этом, когда стоял у двери в кирпичной стене, надеясь посмотреть на новую служанку. Но тут в высоких кустах рододендрона выросла фигура отца, который в сопровождении лениво трусящих за ним собак неторопливым шагом возвращался с мельницы. Сейчас, как всегда, он направится в столовую и нальет себе стакан виски. А затем усядется в кожаное кресло и раскроет «Айриш таймс».

Лужайка, где еще совсем недавно росли подснежники, была усыпана маргаритками. В прозрачном вечернем воздухе донесся из Лоха далекий перезвон колоколов, и я представил себе, как, сидя на корточках между грядок с картошкой, крестится О’Нилл, то же самое делает на заднем дворе Тим Пэдди, на мгновение замерла на кухне тучная миссис Флинн, и служанка моих теток — тоже. Вдалеке послышался веселый лай теткиных собак — по вечерам их выпускали побегать по полю.

— А вот и Джозефина, — сказала мать, спускаясь через застекленную дверь на лужайку. Новая служанка уже успела переодеться в рабочее платье: ее светлые гладкие волосы, так понравившиеся Дейрдре, были аккуратно заправлены под такой же белый чепчик, что носила Китти, а губки — кокетливо надуты. У девушки с таким нежным личиком и руки должны были быть такие же нежные, но нет — как и у Китти, ладони у нее оказались грубые и потрескавшиеся. Мне это почему-то сразу бросилось в глаза.

— Здравствуйте, как поживаете? — выпалил я, и Джозефина, смутившись, пробормотала что-то невнятное.