Пасынки фортуны - [4]

Кузьма трудно встал. Все тело черное от побоев. Видно, на сапоги его взяли. Но за что?

«Пойти узнать? А стоит ли? Небось подумали — откинулся. Коль живым нарисуюсь — доканают. Лучше не соваться в хазу самому», — решил мальчишка. Он сидел на лавке измятым, истерзанным, усталым комком. Он впервые понял, что не нужен никому, даже самому себе. И Кузьма почувствовал отвращение к жизни.

Пацан не мог пошевелить даже головой, болели спина и шея. И память отказала. За что его выбросили?

— Эй, Огрызок, глотай свой положняк и линяй из города. Да шустри, пока кенты не пронюхали, что ты одыбался. Не то живо пришьют, — вырос словно из-под земли пацан из «малины». И оставил рядом с Огрызком новенький саквояж с барахлом и гревом.

Кузьма, посчитав свою долю, сморщился. Не густо расплатились с ним воры. Но зато оставили дышать.

Он хотел узнать, что натворил он по бухой? Но спросить уже было некого. Генка исчез. Он сделал свое.

Кузьма уже знал: воры дважды не повторяют. И коль сказано линять — медлить нельзя. Он умылся у колонки и поплелся к вокзалу, решив уехать из Орла, куда глаза глядят.

Едва поставил ногу на подножку вагона, почувствовал резкий рывок. Саквояж вместе с вихрастым незнакомым пацаном нырнул под вагон. Огрызок бросился следом. Едва выскочил из-под вагона, поезд тронулся. Кузьму жаром обдало. Он нагнал воришку далеко за вокзалом. Слабоват тот оказался. Выдохся. Огрызок, свалив его на шпалы, не пожалел. Вымещал все зло и неудачи. Месил лицо и тело стиснутыми кулаками так, что воришка отмахнуться не успевал.

— Ах, ты, гад! За что убил? — услышал запоздало. И путейский рабочий, ухватив Кузьму за шиворот, оторвал от мальчишки, потерявшего сознание. Огрызка тут же сдала в милицию орущая толпа, оставив воришке саквояж Кузьмы, не поверив в то, что озверевший мальчишка — владелец саквояжа. В милиции тот сказал, что Кузьма хотел отнять у него саквояж, и если бы не люди, подоспевшие на помощь, убил бы и сбежал.

Кузьма не отвечал на вопросы милиционеров даже тогда, когда двое здоровенных лбов едва не измесили его в котлету.

Огрызок целый месяц провел в камере. За это время милиция узнала, что он сбежал из детдома. Обратно взять Кузьму отказались. Испугавшись, что ставший вором бывший детдомовец дурно повлияет на окружающих детей, отгородились от пацана барабанной формулировкой: мол, опозорил детский коллектив, носящий имя Ленина…

Милиция, прочитав этот отказ, не очень удивилась. И, вытащив Кузьму из камеры, наподдала напоследок авансом и вышвырнула за двери, сказав, что в другой раз, если попадется, отправит гулять на Колыму. Кузьма решил сыскать виновника беды и целую неделю разыскивал его по всему городу. Но пацан словно сквозь землю провалился.

Огрызок уже валился с ног. Голодный, без угла, избитый милицией и бедами, он решил вернуться к ворам. Пусть лучше они убьют. В одиночку без них жизни нет. Да и кому он нужен? А воры, может, простят.

— Возник, как падла! Нарисовался, мокрожопый! Чего ж сам не фартуешь, как грозился? Слаба кишка? — встретили его насмешкой.

— Бухой был. Что брехал, не помню. Облажался, как последний фрайер. Но с кайфом — завязал. Горя много, а греву — с хрен. Дурное нутро, коль водяра шилом вылезла, — он остановился на пороге. И тут же увидел своего обидчика — вихрастого пацана.

В момент все понял. «Малина» специально подослала его. Организовала и поимку. Вплоть до милиции.

— За что? — спросил он тихо. Ответ на свой вопрос он знал.

— Кайся, гнида! Грызи землю! Всяк за свое получает. И ты не на халяву схлопотал. За то, что «перо» на фартового поднял. Закон нарушил, выблядок! — гремел лысый толстый вор.

— Мокрите, коль виноват. Один дышать не могу, — признался честно.

— Ну что, кенты, как сговоримся с этим падлой? — спросил лысый у троих воров.

— На кого он хвост поднимал, пусть тот и трехнет. Так и будет.

— Вали в хазу до вечера. Там кенты решат, как быть с тобой… Кузьма сидел у окна, слушал разговоры фартовых, думал о своем. Вихрастый пацан держался подальше от Кузьмы на всякий случай. Он уже знал, что не всегда фартовые успевают на помощь вовремя. А Огрызок прошел у них хорошую школу.

Кузьма уже не злился на него. Понял, что вихрастого взяли взамен его, Огрызка. И учат. Но теперь уж осмотрительно, жестко, не выделяя, не хваля, лишь требуя и наказывая.

Поздней ночью вернувшиеся с дела кенты согласились оставить Кузьму, но не без условий, которые он обязан был выполнять.

Унизительными были они. «Но что делать, если никому, даже самому себе, перестал быть нужным?» — вспоминал Кузьма и зацепился ногой за корягу, утонувшую в сугробе. Как незаметно сбила она с ног! Не предупредив, не пощадив.

Да и кто жалел его, хоть когда-нибудь в этой жизни?

Кузьма с трудом выбрался из сугроба, отряхнулся от налипшего снега. И оглядевшись, правильно ли идет, не сбился ли он с пути, продолжал продираться сквозь ночь и пургу, так похожие на его жизнь… Лишь потом понял Кузьма, почему его оставили в «малине» и стали брать с собой на дела. Все было просто. Он сам согласился и винить особо было некого.

Огрызок знал законы «малины». Понял, что именно его, в случае провала дела, подсунут мусорам, чтобы сумели выйти сухими фартовые. Дважды сыпалась «малина» на делах. Оба раза ловила милиция Огрызка, прикрывавшего собою убегающих воров. Милиция гналась за пацаном, не видя в темноте, что нагоняет малолетку с пустыми руками и карманами, подкинутого на живца.