Пастырское богословие, т.3 - [54]

Кроме того, ведь есть и другая часть молящихся, которым хочется молиться как следует, и их душа бывает спокойна только тогда, когда они выстаивают всю службу.

Как же священнику выйти из этих двух огней? Он будет чист пред Богом и людьми, если будет служить по церковному уставу, не приноравливаясь к прихотям людей. Кто немощен или болен, или ограничен временем, тот может и не выстаивать длинной службы и уйти, не достояв до конца, но пусть молитвенно прилепится к Богу на всю службу тот, кто в этом видит и свое духовно — благодатное питание и утешение.

Когда поверхностное служение не затрагивает пастырского сердца, тогда создается впечатление, что пастырь служит не для Бога, а по нужде и обязанности. Подобная механичность охлаждает молящихся, и от чутких душ пастырь никак не скроет своего холода.

Учитывая это, некоторые пастыри пытаются восполнить недостаток истинного настроения искусственно. Для этого они прибегают к деланному драматизму служения: читают молитвы разговорно, а не речитативно, сгущают выразительность подчеркиванием известных слов, задерживают или ускоряют произношение, пользуются голосом, то усиливая его до громогласного возвышения, то ослабляя слащаво до полного понижения и едва слышного затихания. Все это делается для возбуждения молитвенного настроения предстоящих.

Искушение драматизировать служение прельщает, главным образом, священнослужителей, обладающих красивым и сильным голосом и увлекаемых не только тщеславием, но иногда и добрым желанием послужить Богу и ближним естественными своими дарами. Драматизм, безусловно, не допустим из тщеславных мотивов. Он греховен, отгоняет Божию благодать от пастырей, увлекающихся театральным искусством произношения. Драматическое служение, даже из добрых мотивов, выражает надежды служащего на одно естественное дарование и ставит за Богослужением в центр всеобщего внимания пастырскую личность вместо Господа.

Манера драматизации обычно применяется лицами, увлеченными самомнением. Здесь выступает рельефно тонкий вид самонадеянного тщеславия и усилия показать себя, что, безусловно, препятствует воздействию Божией благодати.

Требование скромности служения в храме не означает того, что пастырь должен служить безразлично, монотонно или бесцветно. Он может использовать дар голоса и дикцию при наличии искреннего молитвенного настроения и голосовых способностей. Тогда ему не вменяется в грех музыкальность и звучность произношения, чуждые притворно — фальшивой искусственности. Главное для него — всегда хранить смиренно — благодатное настроение духа и совершать священнодействие во славу Божию. Пастырь, обуздавший порывы личного тщеславия, с сыновней свободой и благоговейным дерзновением конечно может за общественными Богослужениями употреблять естественную выразительность речи, красоту голоса и тональность благозвучия.

Если нежелательна искусственная драматизация Богослужения пастырям, то обратно он не должен впадать также и в робость и застенчивость при совершении служб в силу ли вражеского искушения или под влиянием скрытого тщеславия.

Следовательно, основными чертами пастырского настроения во время Богослужения должны быть смирение и молитвенность, а все остальное малозначительно. Поэтому православная Церковь, предупреждая всякие крайности и отклонения от нормы в этом отношении, узаконила ровное, речитативное и выразительное служение.

Собственно драматизм свойственен католичеству и протестантству. Сентиментальное искусничание и вольность католических ксендзов и лютеранских пасторов решительно противоречит смиренно — благоговейному духу православия.

Впрочем, нельзя отрицать того, что и у нас православных бывали исключительные примеры особенного служения (о. Иоанн Кронштадтский). Православие не запрещает некоторой пастырской индивидуализации при совершении общественной молитвы. Но оно приняло общеобязательную норму прочувствованно — ровный, спокойный и смиренный тон служения, благотворно влияющий на молящихся. Наоборот, искусственно — возбужденное настроение пастыря в служении нервирующе действует и на богомольцев.

Драматизм мешает спокойно молиться. Если источник мирной молитвы лишь в благодати Божией, то православный пастырь обязан всегда заботиться о спокойном, благодатном настроении пасомых и с своей стороны устранять все то, что и могло бы их смущать, тревожить и развлекать.

Нарушение устава проникло не только во все виды суточного Богослужения, но и в таинства и обряды.

2. Уставность при совершении таинств

Наша Православная Церковь чрез Самого Христа и святых апостолов приняла и доныне содержит семь спасительных таинств. Это: крещение, миропомазание, причащение, покаяние, священство, брак, елеосвящение.

Все таинства имеют целью устроение спасения верующих во Христа. Все они имеют определенно сложившийся свой чин, сформированный соборными установлениями и освященный веками. Однако современная церковная практика показывает, что совершение этого установленного чина каждого таинства теперь многими церковниками игнорируется.

Нарушение против уставного совершения таинств особенно усматривается в городских приходах, где пастыри, в большинстве случаев, образованные люди (семинаристы или академисты). Казалось бы, что им — то особенно следовало бы ценить уставность, как пастырям, глубоко познавшим сущность догматических, мистических и нравственных основ каждого священнодействия. Но, к сожалению, этими — то передовыми и образованными священниками более всего и нарушается целостность таинств. Простой священник, не искушенный в Богословских науках, более ценит уставность и держится за каждую его сторону. И это совсем не фанатически или вследствие ограниченности его понимания. Совсем нет. Это скорее его большая верность и любовь к уставности, которую он понимает скорее сердцем, чем холодным рассудком. И в этой верности уставу и его возможно полной выполнимости выражается как раз все богатство и духовная красота души этого простого, провинциального батюшки. И если ему по каким — либо причинам пришлось нарушить устав, сократить службу в каких — либо частях, то как глубоко переживает его душа, как она страдает, «искупая» это отступление от нормы устава.