Пастух и девушка - [9]
«Ион помолчал, потом продолжил рассказ:
— Накануне нашей экспедиции я ездил в Улу. Среди зоологов есть мой друг. Он показал мне того малыша. Так, без задней мысли, как экзотику. Его держат в клетке. Это не человек и не обез. И теперь ему не жить ни там, ни тут… Иногда он как будто ни с того ни с сего резко и одновременно жалобно вскрикивает. Звездочка на его лбу просто засохла, превратившись в какую-то нашлепку. Жуть!
Лечение невозможно. Он ушел от нас, но не пристал и к ним… Да, Яа, ни там, ни тут… Наверное, теперь ты поймешь, что еще стало причиной, когда я без особых колебаний согласился на твое предложение не просить у людей Земли их детей. Но сейчас я вижу в этой истории и второй смысл. Это касается тебя…
Яа погладила руку Иона, написала: «Спасибо Вам. Вы всегда беспокоитесь обо мне как о дочери. И Вы так мудры…»
Вечером Яа получила письмо от Иэрга.
«Милая Яа! — писал он. — Мне рассказали о твоем поведении в экспедиции, а также о том, что ты проявляешь сейчас необъяснимое упрямство, отказываешься от трансплантации, тем самым выступая против общепринятых и прекрасных вещей и норм поведения. Ты бросаешь всем нам вызов. Это неправильно. Я не понимаю тебя, осуждаю и не хотел бы видеть до тех пор, пока ты не сделаешь операцию. Это важно для всех нас. С самыми добрыми пожеланиями — твой законный жених Иэрг».
«Ах-ах! — подумала Яа. — «Для всех нас» — какая трогательная забота. Лучше хотя бы из вежливости обрадовался, что я вернулась живою…»
К ночи снова был вызван дождь — наступил сезон полива, но ветер повернул в другую сторону, и струи дождя не бились в окно Яа. В наступившей тишине она еще сильнее ощутила всю тягостность немоты и одиночества. Хотя бы Ион вышел на связь и не оставлял ее надолго одну. Что с ней? Почему она стала так чувствительна и сентиментальна? Это как дурной тон. Раньше такого не случалось.
Выговор председателя
Октябрь наступил мягкий, солнечный. Лежебоке или соне могло и вовсе показаться, что до зимы далеко. К полудню становилось так тепло, что иногда над лугом у реки порхали робкие бабочки.
Пастух, хоть и перекочевал уже в деревенский дом и не выгонял стадо на выпас, поднимался по привычке ни свет ни заря. На рассвете чувствовалось — тепло истаивает на глазах. Солнце вставало раз за разом все позднее, в ложбинах стлался туман, который был густ и прохладен, как будто проказливые мальчишки растворили в воздухе молочное мороженое.
Пастух любил в эту пору ходить по грибы, он знал очень удачливые места, но нынче грибов было так много, особенно маленьких черношапочных груздей и ярких мухоморов, что даже не требовалось забираться в чащу. Однажды ему попался красноголовик, иначе говоря — подосиновик на крепкой, как ствол березы, ножке. А ведь он считается исчезнувшим. Пастух, однако, верил в силу и неутомимость земли, как и в то, что наступит время, когда на нее вернется многое из утраченного. Ведь возвратились же в реки, стоило только на деле захотеть людям, очень многие рыбы.
Прохладным октябрьским утром, едва пастух, вернувшись из лесу, выложил грибы из лукошка в таз, он услышал, что возле дома застучал и замолк мотор вездеходного мотоэлектротракторишки. Обычно он работал бесшумно, как швейная машинка, но тут, видно, что-то случилось, а запчастей на складе не оказалось. Пастух вышел на крыльцо.
— Эй, пастух! — крикнула ему секретарь правления колхоза, девушка веселая и разбитная. — Тебя председатель зовет. Подвезти или сам доберешься?
— Доберусь, не беспокойся! — отозвался пастух.
— Как знаешь! — засмеялась девушка. — А то бы подбросила! Мне как раз по пути!
— Спасибо, я сам, — сказал пастух. — Да и грибы разобрать нужно. Целое лукошко собрал.
— Была охота! В магазине готовые продаются. Шампиньоны. Как будто не знаешь.
Девушка завела мотор и махнула на прощание рукой, потом заглушила двигатель.
— Ты бы, пастух, поставил наконец телефон. А то один без связи остался.
— Мне и без телефона хорошо. У меня своя связь.
— Ну-ну, — засмеялась девушка снова. — Связист ты наш ненаглядный!
И она резко тронула с места.
Пастух вернулся в дом, разобрал грибы, спустил их в погреб, а затем быстро собрался. Он знал нрав председателя — тот терпеть не мог болтунов и опаздывающих.
Поднимаясь по лестнице в кабинет председателя, пастух понял, что колхозный голова давно на месте: пахло его любимым табаком сорта «Особенный». Когда председателя спрашивали, где он достает этакую дрянь, тот односложно и загадочно отвечал: «Из старых запасов» — и гладил лысую голову, довольно хмыкая. Запасам было, наверное, лет сто. Кто-то из бывших колхозных курильщиков разведал, что такой сорт табака выпускался в семидесятых или восьмидесятых годах прошлого, XX века.
Председатель восседал за огромным столом, изучая какие-то бумаги. В уголке его рта застыла большая трубка. Что она большая, было видно даже на фоне добродушного и просторного председателева лица.
— О, пастух! Садись, друг любезный. Жду тебя. Молодец, шустро прибыл!
— А что, бывали случаи? — с ехидцей спросил пастух, зная, что председатель не любит поддакивателей, чем он сильно нравился пастуху.
— Нет-нет. Шучу. Ты у нас не опаздываешь, птичка ранняя… Кстати, друг любезный. Ласка твоя любимая, говорят, опять захворала?
