Пастух - [16]

— Вы — подлец! Не смейте трогать Ларису Дмитриевну! Отпустите ее немедленно!

Нил барышню отпустил, к студенту повернулся и говорит:

— Ты на кого тявкаешь, щенок? — И в грудь его впалую толкнул легонько пятерней. Студент толчка не ожидал и назад повалился, а Нил последний глоток шипучего вина сделал, прямо из горлышка, и зашвырнул пустую бутылку в глубину сада. И обратно к дому пошел, покачиваясь.

Студент вдогонку за ним бросился. У столов догнал, за рукав схватил и кричит: «Мужик! Скотина!» Крикнул — и сам смелости своей испугался. Но виду не подает: задрал повыше острый подбородок, кулачки сжал и смотрит на Нила вызывающе.

Нил как про мужика услышал, рассвирепел, схватил серебряный поднос с закусками да как хвать студента по голове! Тот на траву упал, голову руками прикрывает. А Нил уже рукава засучивает, чтобы драться.

Музыка прервалась, дамы с барышнями закричали и в стороны разбежались, а мужчины стали между Нилом и студентом, чтобы драки не допустить.

Больше всех хозяин, полицмейстер, суетится:

— Ради бога, Ефим Григорьевич! Я даже не знаю, что на этого юношу нашло, мы поговорим с ним обязательно, очень строго поговорим! Пожалуйста, пройдемте в дом! — И знаками другим гостям показывает, чтобы студента увели с глаз прочь.

Нил на веранду дома зашел за хозяином, но оставаться не пожелал.

— Я, хоть и мужик, простого происхождения, не вам чета, но гордость имею. Мне в этом доме нанесено оскорбление, и я более здесь оставаться не намерен.

Полицмейстер руку Нила поймал, заглядывает в глаза подобострастно и просит за племянника прощения. Да только Нил не на шутку разобиделся и поучает полицмейстера при жене:

— Вы, господа, привыкли на нас свысока смотреть и такому же высокомерию учите своих детей. Этот ваш племянник в Казани ходит в университет и оттого почитает себя выше и образованней меня, думает, что может мужиком называть. А вы спросите-ка, откуда у его отца деньги на эту учебу? От меня, от простого рязанского мещанина Ефима Григорьевича Селивестрова. Брат вашей супруги еще в прошлом году занял у меня четыреста рублей и до сих пор не отдает.

Жена хозяина стала было возражать, за брата заступаясь, да Нил ее не слушает:

— Знаю, у всех обстоятельства, все так говорят и слезно просят отсрочить. Вот и муж ваш также у меня в должниках, а я терплю и про долг ему не напоминаю…

Тут уж пришло время удивляться жене полицмейстера. Как только это Нил сказал, полицмейстер густо покраснел и стал громко кашлять, будто ему в горло что-то попало. Однако жена слова Нила расслышала, со стула вскочила и на мужа глазами сверкнула:

— Какой долг, почему я не знаю?!

Развернулась и побежала внутрь дома, в комнаты. И полицмейстер за ней следом бежит и что-то на ходу бормочет в оправдание.

Нил сообразил, что сболтнул лишнего, цилиндр взял и быстро на улицу вышел, ни с кем не попрощавшись. Идет к дому, от выпитого покачиваясь, и думает о том, что только что произошло: «Вот незадача, жене-то он не сказал. И что на меня нашло сегодня, зачем про долг ему напомнил? Все их шипучее вино, будь оно неладно…»

12. Сомнение

После того случая Нил на три дня из города уехал, по строительным делам. Когда вернулся — прямо с пристани направился в монастырь, стройку осматривать. До заката по лесам лазил, а как солнце зашло — отправился пешком домой. Только вышел за монастырские ворота, глядь — а там его белобрысый келарь ждет, в тени за старой липой. Пошли они вместе по темным пустым улицам.

Идут, Нил тихо вполголоса пересказывает, как он на днях у полицмейстера со студентом подрался. А келарь головой качает и скрипит:

— Дурак ты, братец, буянить, а еще паче того на людях про долги вспоминать. Что на тебя нашло? Ведь не простой человек, власть ему дадена и чин. Вот теперь иди к полицмейстеру и как хочешь мирись…

— Как же я помирюсь с ним? Дело-то уже сделано. Разве долг ему простить…

— Этим не обойдешься, — отвечает келарь. — Ты так его еще больше уязвишь, самолюбие уронишь, а это для нашего дела опасно. Ты придумай, как бы так его к себе расположить и привязать, чтобы уж он вовек не отвязался. Тебе в нынешнем положении без полицмейстера никак не обойтись.

Весь вечер Нил думал, как бы с полицмейстером помириться, да так и не придумал. Когда совсем стемнело, взял коляску с кучером и поехал в трактир на пристань, а оттуда к цыганам. Вернулся только под утро. Сел на кровать, кликнул слугу, Филимошку, приказал себя раздеть и сапоги снять. И прежде чем Филимошка правый сапог стащил, уснул крепким сном.

Когда проснулся, солнце уже шло на закат. В комнате было жарко, толстая муха жужжала и стучалась в оконное стекло. Нил только задремал снова, как вдруг из открытой двери повеяло прохладой и сырым ветром с Волги, заколыхались легкие занавески. Нил приподнялся и утер со лба пот; ему вдруг захотелось искупаться. Встал он с кровати и, как был, в рубахе и босиком, вышел на двор. Прямо за домом начинался крутой обрыв, спускавшийся к ивняку около Волги. Соседей не было слышно, собаки не лаяли, город в этот жаркий предзакатный час будто вымер. Быстрым шагом пошел Нил вниз по тропинке, чуя запах болиголова, которым берега в низине у реки поросли.