Пастух - [12]
После утрени спустился архимандрит в сарай, где столяры работали. Ходит, смотрит работу, щупает скамьи, сундуки и кровати, нос морщит от запаха краски. Столяры стоят молча, шапки сняли.
Смотрит Нил на архимандрита и думает, как бы с ним знакомство поближе свести. Монастырь хоть и второклассный, а все же больше нигде в уезде столько работы нет. И деньги в монастырях водятся приличные, и платит братия исправно. «Мне бы только, — думает Нил, — с настоятелем глаз на глаз переговорить…»
Архимандрит тем временем мебеля осмотрел, краску пальцем поковырял и пригласил Нила к себе на разговор после литургии. Нил с поклоном приглашение принял, а сам про себя радуется: «Ну вот, и повода искать не пришлось, все само сделалось».
И вперед забежал — перед архимандритом дверь открыть. Вышел настоятель из сарая на двор, а там его монах ждет, в скуфье. По всему видать — келарь, который монастырским хозяйством заведует.
Присмотрелся Нил к келарю и обомлел! Лицо белое, ни бровей, ни ресниц не видно, и глаза черные, ровно два уголька. Сразу он его узнал, брата своего самоназванного. И тот его тоже признал. Приложил бесцветный палец к розовым тонким губам и головой незаметно кивнул: молчи и виду не подавай!
Подождал Нил час и пошел через монастырский двор к архимандриту в келью. Идет по расчищенной от снега дорожке, а ноги его не несут, заплетаются. Страшно Нилу с братом снова встретиться. А погода вокруг стоит такая хорошая, такая радостная! Мартовское солнце припекает и топит сугробы вокруг дорожек.
А дальше, у белой монастырской стены, тянутся к небу из снега старые черные липы, и вокруг каждой от солнца проталины. На колокольне колокол ударил раз, потом другой, а потом на все голоса пошел трезвон. Разнесся звонкий гул по заснеженной равнине, до Волги дошел и от другого берега эхом откатился. Стая ворон поднялась в синее небо и стала вокруг золотых куполов кружиться и граять.
Поднялся Нил к келье архимандрита по узкой лестнице, постучался и вошел. Смотрит — архимандрит за столом сидит, бумаги разбирает. А келарь в уголку присел на краешек стула, в тени спрятался. Белого лица не видно, молчит и глаз не подымает — будто он Нила не видел никогда и не знает.
Нил шапку снял, поклонился, на табурет сел и ждет. Архимандрит голову от бумаг оторвал и говорит:
— Что ж, Ефим Григорьевич, молодец. С работой справился отлично. В срок уложился, все как обещал выполнил — получай теперь от монастыря расчет!
Достал пачку ассигнаций и стал отсчитывать: «Двадцать пять, пятьдесят, семьдесят пять…»
Тут келарь вдруг глаза поднял и тихо так говорит, будто про себя:
— Долг всякого православного монастырю пожертвование сделать, особенно если благосостояние его и его работников от щедрот монастыря зависит…
Архимандрит это услышал, деньги считать перестал и голову поднял. Нил смекнул, в чем дело, и продолжает за келарем:
— Только я уже перед работниками обязался. Ежели я сейчас пожертвование сделаю, то на расчет с ними ничего не останется.
И смотрит отцу-настоятелю в глаза, пристально-пристально.
Усмехнулся настоятель Адриан:
— Ну, это поправимо.
Взял перо, в чернильницу обмакнул и что-то на бумаге написал, а потом протянул бумагу Нилу. Тот взял бумагу в руки, а это расписка о выполнении работ и получении денег для артели. Только вместо семисот рублей там тысяча двести стоит.
Нил глянул на архимандрита, а тот улыбается и головой утвердительно качает — все, мол, правильно! И келарь из темного угла тоже будто подмигнул.
Нил расписку посмотрел, но подписывать не стал, а вернул архимандриту и говорит вкрадчиво:
— Ваше преподобие, благодарствую! Позвольте мне теперь пожертвование монастырю сделать. Достаточно ли будет двух сотен рублей?
Посуровел архимандрит:
— Четыреста лучше будет.
Сошлись в конце концов на трехстах пятидесяти. Архимандрит тысячу двести рублей ассигнациями отсчитал, пожертвование вычел и себе в мошну сложил. А Нил в бумаге расписался, что им сполна расчет получен. Семьсот рублей он для расплаты с артельщиками отложил, а сто пятьдесят оставил себе. На том и расстались.
Когда Нил по двору к сараю возвращался, его белобрысый келарь на полпути догнал. Идет будто по своим делам, ключами звенит, ряса на нем развевается. Поравнялся с Нилом, замедлил шаг, наклонился и говорит тихо скрипучим голосом:
— Будешь все делать, как я велю, — разбогатеешь. Только виду не подавай, что меня знаешь. И к Адриану без меня не ходи и сам не разговаривай — понял?
Сказал так и в какую-то калитку под монастырской стеной нырнул, будто и не было его.
10. Колокольня
Артель задержалась в храме до Пасхи. В Светлое Воскресение разговелись, погуляли, а в понедельник артельщики стали собираться в путь. Перед самым их отъездом Нила снова вызвали к архимандриту, только на этот раз не в келью, а в трапезную.
Заходит он под белокаменные своды расписные, а в трапезной куча народу, и все важные люди! Рядом с архимандритом сидит благочинный из епархии, а следом главный попечитель монастыря, владелец Кочергинской мануфактуры. А дальше три чиновника из Нижнего в мундирах, от губернатора посланные. И городецкий товарищ прокурора, и судья, и полицмейстер. Все едят, пьют, разговаривают, вилками и стаканами звенят.
