Пасторша - [42]

Шрифт
Интервал

А во мне сплошной раздор. Клубок противоречий, жалоб.

Почему мне нельзя быть с тобой? Почему ты не хочешь принять меня?

И как я могла подняться и высказать все там, в зале, если я сама ничего не понимаю, если я все время падаю? Вот ведь в чем дело. Я падаю и падаю, а там ничего нет, не на что опереться.

Но разве было бы лучше, если бы из Библии убрали все противоречия и сделали гладкий связный текст? Что же это за уверенность, если нет никаких вопросов?

В голове было совсем пусто, а за окном белым-бело. Я так мало могла им сказать, все это казалось таким ничтожным, дунешь — и нету.

Все равно я скажу об этом во всеуслышание.

Эта мысль пронзила меня, она была как тихий свисток, маленький спасательный круг. Но за ним стояла тяжесть всей моей жизни, она толкала меня сделать это.

Это единственный выход.

Вот и все.

Взять и высказать все открыто.

Не запираться в себе.

Да, именно так надо поступить.

И это будет здорово!

Поэтому я и стала пастором, именно поэтому я перешла с политэкономии на факультет теологии в тот дождливый день. Просто взяла и села со своими листками на маленький откидной стульчик в заднем ряду, в самом верхнем ряду в аудитории.

Потому что в теологии шире кругозор.

Шире, чем все то, о чем они говорили: системы, теории, модели.

Здесь больше, намного больше.

И не надо этого разрушать! Не надо убивать, сжимать и душить. А ведь именно это он и делал, тот недоумок. Да как это он посмел!

Разве вы не видите?

Мне хотелось кричать, кричать изо всех сил, кричать в окно, чтобы было слышно на покрытой снегом площадке перед домом, слышно во всем поселке, во всем мире!

Посмотрите же, как это здорово!

И этот тип в зале, я взмахнула стаканом с виски, выпила глоток, еще раз взмахнула, этот ничтожный прихвостень, разве он не понимает, что все, что есть в Библии трудное, особенное, запутанное и странное, так и должно там оставаться. Должно оставаться непонятным. А иначе все рухнет, сломается и застрянет в мертвой точке.

Я посмотрела внутрь стакана, представила себе, как он катится и слегка задерживается на краю, посмотрела на цвет и представила лаву, жидкую теплую массу и стекло, когда-то этот стакан был жидким расплавленным песком. Стекло можно разбить, раскрошить, снова нагреть и сделать новый стакан.

А можно ли сделать наоборот, вернуть все вспять и превратить его обратно в песок или камень?

Нет, и меня нельзя вернуть вспять, превратить в ту, которая упорно училась и верила, что перед ней что-то откроется. Верила, что если не оставлять попыток, то я наконец доберусь до цели. Войду в большое пространство, внутри которого можно существовать. Там можно жить, там есть что-то устойчивое. Как Дюймовочка в большой лодке. Если я только буду учиться, и понимать, и толкаться в одну дверь за другой, то я наконец найду правильную. Я найду ее, доберусь до лодки и лягу на дно. Буду лежать, и смотреть в небо, и чувствовать, что лодка надежно плывет по воде.

Но дверь не открылась.

И я сидела в Германии, в Национальной библиотеке, и дома в своей комнате, склонившись над книгами, над основополагающими формальными элементами, вооружившись останками логики и желанием проникнуть туда, искала смысл в звучании, не только в семантике, но и в том, как слова вмещают опыт через звуки и ритм, через создаваемую ими картину. Искала следы. Где-то они должны были быть, ведь где-то должно быть то, что образует связь с этим большим и великим.

Я так и не смогла проникнуть в это. Сколько я ни читала, ни пыталась, ни старалась. Никак. Я стояла под вешалами там, у моря, и чувствовала, как ветер ударяет в лицо.

Я стояла в слабых, холодных лучах солнца там, в монастыре, в крестовом ходе.

А потом у двери в театральный зал Кристианы.

И каждый раз, каждый раз в моей жизни раздавался во мне этот внутренний крик.

Не говори мне, что этого не существует. Не уменьшай этого. Не делай малым и ничтожным. Что бы то ни было, каким бы оно ни было.

Пусть оно только будет. Позволь ему быть.


Раздался стук в дверь. Я взглянула на часы, прошло около часа. Мои щеки, нос, все лицо до подбородка были влажным и склизким. Я встала, взяла полотенце у умывальника и вытерла лицо, протерла глаза.

— Войдите, — сказала я. Это была она, в черном платье. Мы поздоровались. — Тебя ведь зовут Тюри, — сказала я.

— Да, — ответила она, — а ты Лив.

— Да, — сказала я.

Она спросила меня, все ли в порядке, ведь я ушла с выступления, и пойду ли я с ней прогуляться, остается полчаса до начала вечерней программы.

Меня передернуло. Не пойти ли нам, бабонькам, проветриться? Ясно же, что нам, теткам, всегда есть о чем поговорить, посплетничать о своем, о девичьем. Не то что с моими коллегами, пасторами-мужчинами, с которыми мы по крайней мере шесть лет корпели над одними и теми же учебниками и думали об одном. Сравнила! Они же мужчины со всеми их несравненными мужскими достоинствами, так что разница между их мышлением и моим неизмеримо, надо понимать, больше, чем между мной и Тюри. Бабы, они и есть бабы.

Лив, опомнись, она же не виновата.

Нет, она не виновата, я всегда это забываю. Забываю, что на теологических собраниях всегда было как бы два слоя, два уровня, мужчины разговаривали на одном уровне, куда меня не допускали, что бы я ни говорила или ни делала, у них были связи по другой линии. По мужской. Они смотрели друг на друга, обращались друг к другу. Я была одной из немногих женщин, а в Германии почти всегда единственной, на занятиях в той угловой аудитории во дворце. Да, Лив, diese Zusammenstellung, gibt es denn keine andere Möglichkeit?


Еще от автора Ханне Эрставик
Любовь

Впервые в России выходит роман Ханне Эрставик – единственной писательницы, вошедшей в число десяти самых известных женщин Норвегии. Столь популярной Эрставик стала после выхода романа «Любовь», удостоенного многих литературных наград Это история о том, как у деловой преуспевающей дамы не хватает душевных сил и тепла для самого близкого ей человека, ее сына. Мальчик Юн ждет, что в день рождения мама подарит ему железную дорогу, но мама слишком занята своими делами и любовной интрижкой...


Рекомендуем почитать
Бус

Любовь слепа — считают люди. Любовь безгранична и бессмертна — считают собаки. Эта история о собаке-поводыре, его любимом человеке, его любимой и их влюблённых детях.


Листки с электронной стены

Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.


Сказки для себя

Почти всю жизнь, лет, наверное, с четырёх, я придумываю истории и сочиняю сказки. Просто так, для себя. Некоторые рассказываю, и они вдруг оказываются интересными для кого-то, кроме меня. Раз такое дело, пусть будет книжка. Сборник историй, что появились в моей лохматой голове за последние десять с небольшим лет. Возможно, какая-нибудь сказка написана не только для меня, но и для тебя…


Долгие сказки

Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…


Бытие бездельника

Многие задаются вопросом: ради чего они живут? Хотят найти своё место в жизни. Главный герой книги тоже размышляет над этим, но не принимает никаких действий, чтобы хоть как-то сдвинуться в сторону своего счастья. Пока не встречает человека, который не стесняется говорить и делать то, что у него на душе. Человека, который ищет себя настоящего. Пойдёт ли герой за своим новым другом в мире, заполненном ненужными вещами, бесполезными занятиями и бессмысленной работой?


Дом

Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.


Собиратель бабочек

Роман выстроен вокруг метафоры засушенной бабочки: наши воспоминания — как бабочки, пойманные и проткнутые булавкой. Йоэл Хаахтела пытается разобраться в сложном механизме человеческой памяти и извлечения воспоминаний на поверхность сознания. Это тем более важно, что, ухватившись за нить, соединяющую прошлое с настоящим, человек может уловить суть того, что с ним происходит.Герой книги, неожиданно получив наследство от совершенно незнакомого ему человека, некоего Генри Ружички, хочет выяснить, как он связан с завещателем.


Мой маленький муж

«Текст» уже не в первый раз обращается к прозе Паскаля Брюкнера, одного из самых интересных писателей сегодняшней Франции. В издательстве выходили его романы «Божественное дитя» и «Похитители красоты». Последняя книга Брюкнера «Мой маленький муж» написана в жанре современной сказки. Ее герой, от природы невысокий мужчина, женившись, с ужасом обнаруживает, что после каждого рождения ребенка его рост уменьшается чуть ли не на треть. И начинаются приключения, которые помогают ему по-иному взглянуть на мир и понять, в чем заключаются истинные ценности человеческой жизни.


Пора уводить коней

Роман «Пора уводить коней» норвежца Пера Петтерсона (р. 1952) стал литературной сенсацией. Автор был удостоен в 2007 г. самой престижной в мире награды для прозаиков — Международной премии IMРАС — и обошел таких именитых соперников, как Салман Рушди и лауреат Нобелевской премии 2003 г. Джон Кутзее. Особенно критики отмечают язык романа — П. Петтерсон считается одним из лучших норвежских стилистов.Военное время, движение Сопротивления, любовная драма — одна женщина и двое мужчин. История рассказана от лица современного человека, вспоминающего детство и своего отца — одного из этих двух мужчин.


Итальяшка

Йозеф Цодерер — итальянский писатель, пишущий на немецком языке. Такое сочетание не вызывает удивления на его родине, в итальянской области Южный Тироль. Роман «Итальяшка» — самое известное произведение автора. Героиня романа Ольга, выросшая в тирольской немецкоязычной деревушке, в юности уехала в город и связала свою жизнь с итальянцем. Внезапная смерть отца возвращает ее в родные места. Три похоронных дня, проведенных в горной деревне, дают ей остро почувствовать, что в глазах бывших односельчан она — «итальяшка», пария, вечный изгой…