Пастернак и современники - [8]

Те, что в партии,

Смотрят орлами.

Это в старших.

А мы:

Безнаказанно греку дерзим,

Ставим парты к стене,

На уроках играем в парламент… (I, 289)[27].

Известно, что Пастернак в своей работе над поэмой стремился к максимальной «документальности»[28] (ср. ответ на вопрос журнала «На литературном посту», № 3 (1926): «Я работал и работаю над поэмой о 1905 годе. Вернее сказать, это не поэма, а просто хроника 1905 года в стихотворной форме»-, эта же особенность подчеркивается в письме к Л. Л. Пастернак: <…> важно точное понимание смысла, тут ни одного слова нет зря»). Только еще приступая к поэме, Пастернак просил Я. Черняка прислать ему книги о пятом годе[29], а полгода спустя, когда значительная часть поэмы была уже фактически завершена, он писал И. Груздеву: «Приходится читать кучу материала и большую часть совершенно зря, потому что макулатура, общие места и пустяки»[30]. Действительно, Пастернаку удалось в единой поэтической форме изложить содержание многочисленных и разнообразных источников. Среди книг, которые он просил у Черняка, названы «Записки Георгия Гапона» (М., 1918) и журнал «Красная летопись», № 1 (1922). С этими записками и статьей В. Невского из «Красной летописи» «Январские дни в Петербурге» мы находим большое количество «дословных» совпадений в главе «Детство» в описании шествий 9 января в Петербурге – от «нарвского отдела» (Собрания русских фабрично-заводских рабочих) во главе с Талоном и с пением молитвы «Спаси, Господи, люди Твоя», которое было расстреляно у Нарвской заставы, и второго – по Каменноостровскому мимо Александровского парка к Троицкому мосту. В письме Черняку упомянута и имевшаяся у Пастернака «книга Троцкого». Очевидно, имеется в виду книга «1905» (М., 1922). Сравним строки из главы «Мужики и фабричные»

И уж вот

У господ

Расшибают пожарные снасти,

И громадами зарев

Командует море бород <…>

И бегут, и бегут,

На санях,

Через глушь перелесиц,

В чем легли,

В чем из спален

Спасались,

Спаленные в пух (I, 290–291)

с фрагментом главы из книги Троцкого «Мужик бунтует»: «Начинается, – пишет один из корреспондентов, – освещение небосклона всю ночь заревами. Картина ужасная – с утра вы видите несущиеся вереницы экипажей тройками и парами, наполненные людьми, бегущими из усадеб, и как только смеркнется, весь горизонт одевает как бы огненное ожерелье из зарев <…> Помещики бегут в панике, заражая ею все на своем пути»[31].

Так же в описании Лодзинского восстания узнаются детали из воспоминаний А. Равича, опубликованных в 1922 году в журнале «Пролетарская революция» (№ 11). С точностью действительно хроникера Пастернак воспроизводит обстоятельства московских студенческих волнений в октябре 1905 года, точную последовательность важнейших эпизодов «декабрьского восстания в Москве»: обстрел училища И. Фидлера, баррикады из трамвайных вагонов, расстрел баррикад на Миусской улице, прибытие гвардейского Семеновского полка под командованием полковников Г. А. Мина и Н. К. Римана, подавление пресненской обороны и, наконец, организованная по требованию Мина «церемония» – мужчины без шапок и женщины с белыми повязками на головах должны были вынести на простынях оружие[32]:

Пресня стлалась пластом,

И, как смятый грозой березняк,

Роем бабьих платков

Мыла

Выступы конного строя

И сдавала Смирителям

Браунинги на простынях. (I, 305)

Ощущение точного переложения мемуарного текста остается и от сравнения первой (опущенной в окончательной редакции) строфы главы «Студенты», описывающей убийство Н. Баумана, с воспоминаниями анонимного участника демонстрации, которая под руководством Баумана 18 октября направлялась к Таганской площади: «Он (Бауман. – К.П.) сел на случайно подвернувшегося извозчика <…>, с тем, чтобы подъехать к группе рабочих и присоединить их к демонстрации. Кто-то вручил “дяде Коле” (Бауману. – К.П.) красное знамя. До сих пор живо встает предо мною картина: одухотворенный “дядя Коля” на извозчике с развевающимся красным знаменем в руках <…> Не отъехал он и двадцати саженей, как наперерез ему, у фабрики Щапова выскочил человек, ударил его по голове какой-то палкой (впоследствии палка оказалась газовой трубой. – К.П.). Склонился “дядя Коля”, склонил красное знамя»[33].

Приведем теперь опущенную строфу Пастернака (используя традиционную запись строфы):

Несся вскачь, распахнувшись, и ширилась знамени глотка,

Ветер вихрил доху и дыханье и стяга мохну.

Вдруг сорвись, сломя голову, дворник, как зверь, за пролеткой,

Что-то звяк, замахнулся, и – ломом, тот и не дохнул.

(I, 699–700)

Но, пожалуй, наиболее «точное» воспроизведение документа мы найдем в главе «Морской мятеж», сопоставив ее с показаниями А.

А. Матюшенко <…> мясо повесили на спардеке <…>

В 5 час. утра разбудили команду. <…> скатывать палубу по всему кораблю <…> Матросы, взявши кружки с водой, стали мочить хлеб в воде, а баки <…> с борщом никто не берет <…> Командир спросил: «Ребята, почему не кушаете борща?»

<…> Командир скомандовал: «Смирно». Командир стал на буксирный кнехт и обратился к команде с такой речью:

«<…> За это вашего брата вон там вешают (при этом он показал на нок /рею/). Ребята, кто не хочет кушать борщ, выходи сюда».