Пасть дьявола - [25]

— Отлично! — сказал он, отключая прибор. — Как говорил ваш почетный земляк Остап Бендер: — «Суду все ясно». Можем продолжать полет.

— Но что вы проверяли, Сергей Сергеевич? — удивился я. — Зачем запрашивали их о дирижабле?

— Вы же знаете, обожаю всякие розыгрыши, — засмеялся он.

— А на «Марии», похоже, придется поставить крест, — сказал Костя, снимая наушники. — Нигде никаких следов ни ее, ни людей. Прекращают поиски.

— Увы, — меланхолично кивнул Волошин. — Я более чем уверен: «Марии» давно не существует.

— Почему? — хмуро спросил Гриша. — Даже если она погибла, поиски, по-моему, нельзя прекращать. Ведь погода, когда она исчезла, стояла хорошая. Люди с нее вполне могли спастись. Островов тут масса, и плавала она наверняка между ними, не в открытом океане…

— Стоп! — вдруг вскрикнул Волошин.

Локтев и сам уже, заметив что-то, начал поспешно поворачивать штурвал управления.

— Что там? Спасательный плотик? — спросил я.

Мне никто не ответил. Но, приникнув к широкому окну гондолы, я уже и сам увидел внизу четкие очертания самолета! Вода была так прозрачна, казалось, будто он стоит на песчаном берегу. Но самолет был на дне, под водой, и совершенно целый, вроде вовсе не поврежденный!

— «Остер»?!

— Да, похоже, тот самый.

Только тут до меня дошло, что покоившийся на дне самолет, конечно, вовсе не воздушный лайнер, какой мы искали. Неужели и в самом деле «Остер», пропавший три недели назад при таких загадочных обстоятельствах?!

Дирижабль неподвижно повис над затонувшим самолетом.

— Конечно, надо бы понырять, обследовать его, — пробормотал Волошин. — Но сейчас нет времени, надо искать американца. Сбросим буй, Борис Николаевич, чтобы место отметить. И сообщите о находке на «Богатырь», пусть известят местные власти.

Волошин стал составлять радиограмму. Дирижабль снизился, и мы с Олегом по команде Локтева сбросили в воду ярко-оранжевый буй на увесистом якоре.

— Выглядит вполне исправным, — покачал головой Волошин. — И чего он залетел так далеко к северу? Тут его и не искали…

Костя вдруг сорвал с головы наушники и крикнул:

— Нашелся лайнер! Его воздушные пираты угнали. Только что передали: совершил посадку в Белеме.

— Что ж, теперь мы можем осмотреть затонувший самолет. Время у нас есть, — сказал Волошин и посмотрел на Локтева. — Давайте, Борис Николаевич.

Мы повисли над буем на высоте десяти метров, сбросили на воду резиновый надувной плотик.

Забрав акваланги, мы с Волошиным и оба лаборанта спустились на плотик и начали готовиться к погружению.

Вода была чистейшей. Никак не верилось, что самолет лежит на тридцатиметровой глубине. Но я немало нырял и прекрасно знал, как обманчивы расстояния и размеры под водой.

Мы начали погружение. Костя и Олег для страховки остались на плотике, наблюдая за нами в «подводную трубу» — ящик со стеклянным дном, опущенным в воду.

Хотя глубина и была не слишком большой, спускались мы неторопливо, чтобы избежать обжима маски от сильного давления и дать глазам постепенно привыкнуть к меняющемуся освещению. Быстро тускнели, исчезали пестрые яркие краски. Вот свет уже стал голубовато-синим. Он вызывал ощущение холода и придавал всему вокруг неприятный унылый и сумрачный вид. В этом мрачном мире не хотелось задерживаться…

Снаружи самолет выглядел совершенно исправным, даже винт уцелел, только погнулся. Погнулись при ударе о воду и стойки шасси, но не сломались, лишь глубоко вошли в белый коралловый песок.

Я заглянул в кабину и невольно отшатнулся, увидев в ближайшем ко мне левом кресле… скелет летчика!

Я знал, сколько кишит в теплой воде возле рифов всякой хищной, прожорливой живности — крабов, рыбешек. Но все же не представлял себе, как они способны «поработать» за сравнительно небольшое время, прошедшее после гибели самолета…

На полу кабины среди клочьев одежды валялся парашют. Судя по положению ремней, летчик не пытался им воспользоваться. Не был расстегнут и поясной ремень. Значит, пилот до последнего момента надеялся благополучно посадить самолет.

Мне показалось, что в углу кабины что-то шевелится. Всмотрелся пристальней и обмер. Из полутьмы на меня смотрел совершенно человеческий глаз — задумчивый и слегка печальный, «со слезой». Потом оттуда к моему лицу осторожно, неуверенно потянулись три гибких щупальца.

Осьминог уже успел устроить в кабине уютное жилище!

Разговаривать под водой мы не могли, только обменивались взглядами и жестами. Сергей Сергеевич попытался открыть дверцу и пролезть в кабину, распугав сновавших вокруг скелета разноцветных рыбешек. Но дверь не подалась, видно, ее заклинило при ударе.

Сделав побольше цветных снимков с различных точек, мы стали всплывать. И конечно, возбужденно заговорили, перебивая друг друга, как только наши головы оказались над поверхностью воды и мы освободились от загубников.

— «Остер»?! — закричал Гриша. — Я же говорил, его инфразвуковой удар ослепил. Только непонятно, как же он сюда залетел? Это же километров на двести севернее того места, где с ним прервалась связь.

— Да, не мог он столько слепым пролететь.

— А по-моему, это какой-то другой самолет, — сказал я. — У того были британские опознавательные знаки, а у этого какая-то широкая черная полоса с белыми каемками на красном фоне. Чей это знак?