Пассеизмы - [2]

- Труба дело, - довольно сказал Горлоедов. - Живем! - Он взял вилку и подцепил горячий скользкий ломтик.

- Жаль, что у меня нет подруг, - задумчиво отозвалась Надя.

Горлоедов, не поднимая лица от тарелки, взметнул бровь.

- Ты тот мужчина, о котором хочется рассказывать.

- Расскажи своему педагогу. - Андрей как будто продолжал недавний разговор. - Тогда он наверняка заберет тебя к себе в Питер.

Попугай вдруг отчетливо изрек: "Тр-руб-ба дело".

- Если он будет у меня ночевать, - сказала Надя, - тебе доложит об этом Гоша. - И напомнила: - Сейчас мне бьет торшеры другой дурак.

Снова вспомнив ночь, Надя прыснула в яичницу.

- Хорошо, что не вдребезги! - всхлипнула она. - У тебя мягкая спина.

Горлоедов ел внимательно, рот его карамельно блестел. Проглотив последний ломтик помидора, он заметил:

- С новым дураком поосторожней - костлявый.

- Идиот, - сказала Надя и задумчиво посмотрела в потолок. - Он влюблен в меня, он нежный.

- От любви есть верное средство - законный брак.

- Боже мой! - сказала Надя. - Кому бы я зла желала!..

Управившись с чаем, Горлоедов вышел в прихожую и потянулся к вешалке за потертой кожаной курткой. Вжикнув молнией, он провел ладонью по колючему подбородку.

- Куплю вторую бритву, - сообщил он. - Пусть лежит у тебя.

- У меня бывают гости. То-то удивятся.

Андрей притянул Надю к себе и стиснул руками так, что вся она растеклась на его груди, как теплый воск.

- Скажешь, что, кроме них, у тебя иногда бывает нормальный мужчина.

Он отпустил ее. Надя поправила на бедрах халат, подумала и, не найдя что ответить, выдохнула:

- Битюг!

- Привет педагогу. - Андрей взялся за ручку двери. - А я в понедельник в Ленинград гоню. Дня на два. Что привезти?

- Что-нибудь.

Горлоедов застучал подошвами по лестнице. Некоторое время Надя смотрела ему вслед, внимательно, но без чувства.

Звонок вдребезги разбил сонный школьный воздух. Учитель не стал ждать, пока в столовую набьются дети, - собрал в стопку пустую посуду, отнес в мойку и простился с буфетчицей.

Каждый вечер до нынешней субботы - вот уже неделю - после уроков он ходил к Наде. Пил чай, старался быть веселым. Вчера следом за ним к Наде пришел Андрей Горлоедов, в его сумке звякали бутылки, которые он не ставил на стол при учителе, он пах бензином, как шоферская ветошь, и был развязным, будто имел на это право. За чаем он напевал, кося прозрачным глазом на хозяйку: "Ми-иленький ты мой, возьми меня-а с собо-ой..." Учитель чувствовал насмешку, но не понимал, в чем именно она состоит. Он ушел Андрей остался.

С неба сыпал мелкий дождь. Запах прелости и сырого железа был теперь не таким острым, как утром. Вспоминая вчерашний вечер, учитель томился. Несколько раз он замедлял шаг у телефонных будок, но, на миг останавливаясь, уныло плелся дальше.

Из дверей колокольни в мокрый простор соборной площади рвался гулкий медноголосый марш. Учитель свернул к отворенным дверям. Внутри за стойкой сидел коренастый гражданин с седенькой войлочной шевелюрой, на бордовом сукне стойки лежали пневматические ружья. В щите с утками и мельницами, с краю, было проделано окно, в глубине виднелся другой щит с прикнопленной бумажной мишенью. Напротив окна, прикованная к стойке металлическим тросиком, вороненым металлом поблескивала мелкашка. Никогда раньше учитель здесь не был.

Сквозь марш он шагнул к мелкашке.

- Проверим глаз! - оживился гражданин. Войлочная шевелюра нырнула под стойку - музыка притихла.

- Пять выстрелов, - сказал учитель, доставая деньги. - Сколько до мишени?

- Двадцать пять.

- Мало.

В глазах гражданина мелькнул огонек.

Учитель отвел затвор, неторопливо вложил патрон в камору.

Когда на вытертое сукно упала пятая гильза, гражданин скрылся за щитом и вскоре вернулся с мишенью.

- Стреляешь, как Вильгельм Телль.

Учитель взял мишень в руки - пули легли кучно, немного левее яблочка, все в восьмерке и девятке.

- В институте, - словно оправдываясь, сказал учитель, - я был записан в стрелковую секцию. - Он снова посмотрел на мишень. - Шестая будет в яблочке.

- Приезжий? - Гражданин положил на сукно еще один патрон.

- Из Ленинграда. У вас - второй год. По распределению.

Учитель устроил на плече приклад, как вдруг, от невнятного толчка в затылок, оглянулся на дверь - по площади, распластанной за дверным проемом, шел Андрей Горлоедов. Он все это время был у нее! Боже правый, кто бы мне сказал: сколько времени попугай учит два слова?! Андрей пересек асфальтовое поле, ни разу не взглянув в сторону колокольни.

Сильнее вдавив приклад, учитель прицелился и спустил курок. Под новый бойкий марш войлочная голова исчезла за щитом. Учитель повернулся к выходу, в душе была гарь, пепелище. Он стоял в дверях, когда его догнал скачущий голосовой шарик:

- Молоко!

Роман Ильич Серпокрыл возвращался в овощной ларек из столовой, где только что проглотил солянку и биточки, слепленные из чистого хлеба. По дороге он думал о том, что стоило только патриархальной "селянке" поменять букву и выродиться в "солянку", как вместе с внешним смыслом изменилось и содержание того, что под ним крылось. "Изменяется имя - изменяется вещь", ответственно сформулировал Роман Ильич.