Пассажиры с пурпурной карточкой - [3]

Комната представляет собой внутренность огромного яйца, в остром конце которого – яйцо поменьше, там туалет с душем. Он выходит оттуда, подобный одному из гомеровских богоподобных ахейцев: с массивными бедрами, могучими руками, золотисто-загорелой кожей, голубыми глазами, рыжеватыми волосами, хотя и без бороды. Телефон звонит, имитируя басистые раскаты, какие производит одна южно-американская древесная лягушка, как он слышал однажды по сто двадцать второму каналу.

– О сезам, откройся!

INTER CAECOS REGNAT LUSCUS

Рекс Лускус на фидео, его лицо растягивается по экрану, кожа выглядит как исклеванное снарядами поле боя времен первой мировой войны. Он носит черный монокль, прикрывая левый глаз, выбитый в яростной потасовке между искусствоведами во время трансляции одной из лекций в серии «Я люблю Рембрандта» по сто девятому каналу. Хотя у него достаточно влиятельных связей, чтобы вставить новый глаз без очереди, Лускус не торопится.

– Inter caecos regnat luscus, – любит повторять он, когда его спрашивают об этом, и довольно часто, если даже и не спрашивают. – Перевод: среди слепых одноглазый – король. Вот почему я дал себе новое имя – Рекс Лускус, то есть Одноглазый Король.

Ходит слух, распускаемый Лускусом, что он разрешит парням из биослужбы вставить ему искусственный протеиновый глаз, когда ему попадутся произведения художника настолько великого, что появится смысл восстановить свое зрение в полном объеме. Также поговаривают, что он сделает это довольно скоро, потому что им был открыт Чибиабос Эльгреко Виннеган.

Лускус осматривает жадным взглядом (он любит слова про зрение!) опушенный участок на голом теле Чиба. Чиб наливается – не соком желания, а злостью.

Лускус говорит мягко:

– Милый, я всего лишь хотел убедиться, что ты встал и приступаешь к той ответственно-важной работе, что намечена у тебя на сегодня. Ты должен подготовиться к выставке, должен! Но теперь, увидев тебя, я вспомнил, что еще не ел. Как насчет позавтракать вместе?

– Чем будем питаться? – спрашивает Чиб. Он не ждет ответа. – Нет. Мне надо очень много сделать сегодня. О сезам, закройся!

Исчезает Рекс Лускус, лицом похожий на козла или, как он предпочитает говорить, это лицо Пана, фавна изящных искусств. Ему даже подрезали уши, он сделал их себе заостренными. Настоящая бестия.

– Бе-е! – блеет Чиб вслед исчезнувшему видению. – Иа-иа! – уже по-ослиному. – Чушь и сплошное притворство! Не дождешься, что стану лизать твой зад, Лускус, и тебе не добраться до моей задницы. Даже если потеряю премию!

Снова басит телефон. Появляется смуглолицый Руссо Рыжий Ястреб. Нос у него, как у орла, глаза – осколки черного стекла. Широкий лоб перехвачен красной тесьмой, она придерживает ободком прямые черные волосы, ниспадающие на плечи. У него рубашка из оленьей кожи; на шее висит нитка бус. Он выглядит индейцем прерий, хотя Степные Бизоны, Бешеные Мустанги и все остальные, имеющие благороднейший римский профиль, вышвырнули бы его из своего племени. Не то чтобы они настроены антисемитски, просто у них нет уважения к молодцу, который променял конную скачку на ползанье в муравейнике города.

Записанный при рождении как Юлиус Аппельбаум, он стал официально Руссо Рыжим Ястребом в свой Именинный день. Недавно вернувшись из диких лесов, набравшись первозданной чистоты, он теперь предается разгулу в греховных рассадниках загнивающей цивилизации.

– Как дела, Чиб? Ребята интересуются, когда ты к нам подскочишь.

– К вам? Я еще не завтракал, и мне еще надо кучу вещей переделать, я к выставке не готов. Увидимся в полдень!

– Жаль, тебя не было вчера вечером, было на что посмотреть. Пара этих чертовых египтян захотели пощупать наших девочек, но мы устроили им неплохой селям-алейкем, раскидав по углам.

Руссо исчез с экрана, как последний из могикан.

Чиб мечтает о завтраке, но тут свистит внутриквартирный переговорник.

О сезам, откройся! Вызывают из гостиной. Клубами ходит дым, настолько густой, что вентилятором его не разогнать. У дальней стены яйцевидной комнаты спят на топчанке сводные брат и сестра Чиба. Они заснули, играя в маму и ее дружка, их рты раскрыты невинно, только у спящих детей бывает такой ангельский вид. В их закрытые глаза смотрит со стены немигающе око – как у циклопа, по-азиатски раскосое.

– Ну разве не милашки? – спрашивает Мама. – Так устали дорогуши, что было не добраться до кровати.

Стол круглый. Престарелые рыцари и дамы собрались вокруг него, их крестовый поход – за тузом, королем, дамой и валетом. Они облачены лишь в броню жировых складок. У Мамы нижняя челюсть отвисла, как хоругвь в безветренный день. Ее груди подрагивают, покрываются гусиной кожей, разбухают и волнуются на кромке стола.

– Вертеп вертопрахов, – говорит Чиб громко, глядя на ожиревшие лица, гигантские соски, округлые огузки. Они поднимают брови. Что за чертовщину несет там наш полоумный гений?

– А ваш детка все-таки приотстал в умственном развитии, – говорит один из маминых друзей, все смеются и отхлебывают пива. Анжела Нинон, не желая пропускать кон и полагая, что Мама все равно скоро включит разбрызгиватели для устранения дурных запахов, писает под себя. Гости смеются над ней, а Вильгельм Завоеватель выкладывает на стол свои карты.