Пассажиры первого класса на тонущем корабле - [57]

Наполеоновская Франция принципиально отличалась от Испании и французского Старого порядка в том, что революция смела многие прежние элиты: это позволило новой государственной элите консолидироваться и объединиться — тем самым она могла осуществлять завоевания и получать от них выгоды без необходимости делиться ресурсами с автономными колониальными элитами и принимать совместные с ними решения. Как было отмечено в главе 1, именно благодаря этому наполеоновская и нацистская империи отличались от всех прочих — древних и модерных, формальных и неформальных.

Несостоявшиеся гегемонии:

сильные колонии в слабых империях

Теперь мы можем ответить на вопрос, поставленный в начале этой главы: почему Испания и Франция были не в состоянии объединить результаты своих военных завоеваний в сплочённую империю, которая могла сосредотачивать ресурсы в метрополии и тем самым питать экономический рост и дальнейшие военные успехи? Двум этим политиям, каждая из которых некоторое время (причем Франция — дважды) была доминирующей военной державой в Европе, либо (в случае Франции) не удалось поставить это могущество на службу выстраиванию значительной империи за пределами Европы, либо (в случае Испании) удалось создать империю, которая быстро утратила значение в качестве поставщика налогов в метрополию или её торгового контрагента.

Испанская и французская колонизация были отражением отношений государства с элитами метрополии. В обеих случаях формирование государства осуществлялось путём уступок элитам в обмен на умиротворение провинций (зачастую при помощи прекращения вооружённых выступлений, поднимавшихся аристократами) или на предоставление средств, которые королевское правительство не могло изымать самостоятельно. В некоторых отношениях описанный процесс в Испании и во Франции сильно отличался. Габсбурги признавали доминирующие элиты в каждой из своих провинций, тогда как французские короли выстраивали вертикальный абсолютизм, в рамках которого множество элит боролись за влияние и ресурсы в конфликтах, где корона одновременно и выступала арбитром, и сама же их провоцировала в обмен на некую долю изымаемых этими элитами ресурсов. Однако и испанское и французское государство упустили возможность (или, точнее, так её и не достигли) мобилизовать деньги и вооружённых людей, а также провозглашать и администрировать законы и правила независимо от различных элит, каждой из которых принадлежали фрагменты этих «государственных» полномочий.

Ограничения, с которыми сталкивались испанские и французские правители в своих странах, воспроизводились в их колониальных проектах. Именно поэтому Испания почти сразу отдала чуть ли не монопольные права на землю и власть в каждой колонии предпринимателям, которые поставляли людей и деньги для завоеваний. Французы создавали в каждой из своих колоний множественные и пересекающиеся льготы и привилегии. Ни одна из двух монархий не могла заставить переселенческие элиты повиноваться высокопоставленным чиновникам, направляемым из столицы. Эта неспособность отчасти объяснялась слабостью возможностей, появившихся у правителей этих стран в процессе формирования исходного государства, а отчасти была наследием уступок, которые делались, чтобы убедить предпринимателей инвестировать в далекие колонии, а переселенцев — туда отправиться.

Модели конфликта между элитами и формирования государств в Испании и Франции также препятствовали возникновению единой элиты или хотя бы конкурирующих элит, способных доминировать в торговле с колониями и тем самым использовать прибыли от колониального производства для укрепления спроса на продукцию различных отраслей экономики метрополии и поддержки инвестиций в них. Напротив, колониальная торговля сосредотачивалась в руках капиталистов из политий-соперников, что препятствовало превращению любого крупного испанского или французского города в торговый перевалочный узел или всемирный финансовый центр, как это удалось Амстердаму и Лондону. Вместо этого Испания стала ещё более зависимой от иностранцев в части финансирования государственного долга, а французские финансы почти исключительно превратились в погоню за сверхприбылями от государственного долга и государственных должностей, что было доступно только для тех, кто имел политические связи.

Наконец, и в Испании, и во Франции структуры элит в метрополии и колониях каждой империи взаимодействовали таким образом, что колониальные элиты могли оказывать воздействие на политику метрополий даже в ситуации, когда эти же колониальные элиты обладали высокой степенью автономии от метрополии. Испанские и французские колониальные элиты имели гораздо больше влияния на политический процесс и государственную политику в метрополиях, чем колониальные элиты Нидерландов и Британии (и в ещё большей мере, чем колониальные элиты наполеоновской империи) в силу трёх причин. Во-первых, как мы уже видели, у имперского центра были незначительные инфраструктурные возможности для правления в своих колониях. Впрочем, то же самое можно сказать о многих других империях, так что для Испании и Франции это обстоятельство имело принципиальное значение лишь в связи с другими элементами отношений между элитами метрополии и колоний. Во-вторых, автаркия элиты в Испании и неразрешённый конфликт элит во Франции приводили к тому, что корона или какая-то иная элита не могли разрешать споры по поводу имперской политики, а на практике элиты метрополий обращались к колониальным элитам за помощью в своих конфликтах. Влияние колоний на метрополию было по меньшей мере столь же значительным, а призывы к союзникам звучали в обоих направлениях. Наконец, разногласия или автаркия в метрополии наделяли колониальные элиты автономией для развития торговых отношений с европейскими державами-соперниками. В конечном итоге Испанская империя стала существовать главным образом номинально, а не фактически, обогащая соперников Испании. Французская империя оказалась робкой интермедией в неразрешённом конфликте элит во Франции, и как только революция перестроила структуру французской элиты, победившая военная элита преимущественно отказалась от заморской империи и обратила свои ресурсы на европейские завоевания.