Пассажир 15-го маршрута - [3]

Как выяснилось позже, новая Таня была на пять лет младше прежней и училась в консерватории. Звали её Ренатой, и имя это Кольчугину не нравилось. Спустя месяц совместной жизни он мягко и будто невзначай попросил её перекрасить волосы в тёмный.

— Это же всего лишь эксперимент, что тут такого? Ты мне и такой нравишься, но чего тебе стоит, всего на пару месяцев, ну? Вот увидишь, тебе самой понравится. А если нет, так я тебя не заставляю, вернёшь, как было…

Кольчугин сам не понимал, отчего ему так не приглянулись эти светлые кудри. Только когда Рената вышла к нему с выпрямленными чёрными прядями, словно запечатавшими её лицо в строгую раму, он ощутил прилив спокойствия — будто что-то, наконец, было завершено, окончено, будто недостающая деталь была найдена после утомительных поисков. Такое же облегчение он испытывал, когда платье, подобранное им для Ренаты, сидело на ней как влитое. Он всегда ходил по магазинам вместе с ней и лично оценивал каждый выбранный ей наряд.

— Ты же знаешь, я не люблю, когда ты ведёшь себя как ребенок. И выглядишь, как ребёнок, — говорил он, указывая на джинсы и майки с портретами в её платяном шкафу.

Поначалу она сопротивлялась изменениям, но вскоре влюблённо и послушно поддалась на убеждения, признавая в Кольчугине человека безупречного вкуса. Она и сама не заметила, как потеряла желание играть на улице, как перестала интересоваться делами друзей-музыкантов. Кольчугин намекнул, что с таким голосом, как у неё, нужно петь что-то благородное, например, джаз или «латину». А ещё — что в ресторанах хорошим артистам и платят хорошо.

Он составил для Ренаты список книг, обязательных к прочтению. Она, как оказалось, совсем не любила читать, и этот факт требовал, по мнению Кольчугина, немедленного исправления.

По выходным он показывал ей любимые фильмы Тани и наблюдал за реакцией. Если Рената реагировала правильно, он радовался сходству почти до слёз. Если реакция была неверной, он злился так, что мог не разговаривать с ней по нескольку дней. И как она ни расспрашивала его, как ни пыталась узнать, в чём причина обиды, Кольчугин хранил молчание.

* * *

Протирая пыль на полке с книгами, которые ей только предстояло прочитать, Рената наткнулась на старый альбом. Разглядывать его было неинтересно — со всех снимков на неё смотрели незнакомые лица, эти лица улыбались ей, будто своей приятельнице. Вот маленький Виталий за праздничным столом, тянется за куском пирога, рядом двое взрослых — очевидно, родители… Вот он уже постарше, играет с ребятами во дворе. А вот, очевидно, институт…

— Бог ты мой, как же этот тёмненький на Егора нашего похож, прям одно лицо! — воскликнула она, тыча пальцем в альбом. На фотографии виднелись палатка, речка, полная бликов, и три фигуры, сидящие у костра.

Кольчугин заглянул ей через плечо.

— Ничего не похож. Егор карлик по сравнению с этим… Этот ведь настоящий дылда, ты погляди. И всегда был дылдой. Я его с института знаю… Все девчонки за ним бегали.

Он осторожно взял у Ренаты альбом, закрыл его и поставил на место.

— Ты никогда мне про свой город не рассказывал.

— А что тут рассказывать?

— Да хоть что-нибудь. Про то, как ты там жил, кто у тебя там остался…

— Никого у меня там не осталось. За людей держаться не надо — это мне ещё отец говорил. Люди, они везде есть, и везде они одинаковые. Куда ни глянь, всюду найдёшь похожих.

Он поцеловал её в щеку, взял с тумбочки свежую газету и пробежал взглядом по странице: на полполосы статья про обманутых дольщиков, дальше советы по выбору работы и внизу, в синем квадрате, — реклама турфирмы.

На ужин было картофельное пюре и говяжьи отбивные — когда-то любимое блюдо Кольчугина. Рената готовила его по-своему: она не любила острое, старалась класть как можно меньше специй и соли, боясь переборщить. Вкус блюда отличался от того, к которому привык Кольчугин. И как он ни объяснял, как ни просил, она никогда не могла приготовить отбивные так, как ему того хотелось.

* * *

Если прийти на остановку «Солнечная» в районе полудня, то в толпе, ожидающей трамвая, можно увидеть мужчину лет тридцати, ростом чуть выше среднего, в строгом чёрном пальто и с кожаной сумкой через плечо. Если подойти к нему ближе, можно разглядеть выбивающиеся из-под шляпы светло-русые волосы. Человек этот садится на трамвай под номером 15 и всегда платит за проезд, едва зайдя в салон. Лицо у него доброжелательное, но какое-то уставшее. Более всего он похож на клерка или мелкого чиновника, если бы тот вдруг решил воспользоваться общественным транспортом.

Об этом человеке Кольчугину рассказал Арсений. По его словам, незнакомец был как две капли похож на Виталия. Настолько похож, что Арсений даже пару раз обознался и дружески похлопал двойника по плечу.

— А я и не смутился почти, — говорил Арсений. — Людей на свете стало так много — чего же удивительного, если качества, черты, привычки в некоторых из них совпадают в той же комбинации, что и в тебе. Я вот иногда разговариваю с кем-нибудь, как сейчас с тобой, а сам думаю — сколько, интересно, людей в мире одновременно со мной ведут похожую беседу? В другом месте, в другой обстановке, на другом языке… А ты, всё-таки, на «Солнечную»-то сходи, посмотри ради интереса. Один в один! Сам убедишься.