Пасифик - [11]

Не дожидаясь этого момента, Хаген вышел в коридор — позорно дезертировал, прикрывшись неотложными делами. Интересно, смог ли он кого-то обмануть.

«Я не выдержу, — подумал он сотый раз за эту проклятую неделю. — Я, чёрт возьми, психофизик, а не мясник! И мои нейроны, слава Богу, здоровы. Не то, что у этих пластиковых работников с догмой, вшитой в структуры лимбической системы. С каких пор эмпатия стала признаком недоформированности? И какая же сволочь это придумала? Придушить бы её, что ли. Вживить электрод в единственную прямую извилину и пустить переменный ток. Экспериментаторы хреновы. Вивисекторы!»

В попытке успокоиться он сделал глубокий вдох носом и медленный выдох ртом, как учила брошюра по психопрактике. Конечно, продукция, которую еженедельно выдавали умельцы из отдела агитации и морального развития, годилась на то, чтобы качественно подтереться в сортире, но иногда попадались вполне себе здравые мысли. Вдох и выдох. Дыши носом — выдыхай ртом. Дыши на счёт. Дыши, представляя себе снежинку, которую нужно колыхнуть, но не сдуть. Попытайся вдохнуть левой, а потом правой ноздрёй или наоборот. Дьявол, да просто дыши!

Шахматные квадратики, оживляющие приглушённо бежевые стены, мерцали и перемигивались. По мнению терапистов, это позволяло бороться с монотонией и утомлением. Хотя наиболее очевидным способом борьбы с монотонией представлялась интересная работа, а по развивающемуся утомлению логичнее было бы зарядить оптимизацией режима труда и отдыха.

Вдох и выдох. Амма-хумм…

— Прохлаждаетесь?

— О, Господи, — сказал Хаген. — Вы меня однажды до инфаркта доведёте, мастер! Нельзя же так!

— А вы не нервничайте, — посоветовал Байден, чрезвычайно довольный произведённым эффектом. — Дёргаетесь, как будто совесть у вас нечиста. Так и хочется, знаете, вас эдак… иголочкой. Проверить, так сказать, пороги.

Стоящая за его спиной Зои закатила глаза.

— Пойдёмте в кабинет, — предложил Байден. — Что вы тут торчите как восклицательный знак. Мне нужно с вами поговорить. Речь пойдёт о…

Массивный браслет на его руке замерцал одновременно красным и оранжевым и разразился серией возмущённых трелей.

— Да? — пронзительно вопросил Байден. В микронаушнике тоненько запело. — Да, вы что? — его голос опустился на октаву ниже. — Ну разумеется, ну конечно. Всенепременно.

— Пять минут, — бросил он, не прекращая прислушиваться к бормотанию наушника. — А лучше семь. Или десять. Это я вам, техник!

Он развернулся и засеменил к лифтам.

— Или никогда, — резюмировал Хаген, глядя в удаляющуюся, подпрыгивающую спину начальника. — Вежливые люди не отказываются от встречи, они её переносят. А может, я ему антипатичен?

Хорошенькое маскообразное лицо Зои с надутыми силиконом капризными губками выражало только скуку и ничего кроме скуки. Поговаривали, что Байден спит со своей секретаршей, но Хаген подозревал, что это лишь слух, распускаемый самой Зои и её подругами по «Женскому возрождению». Боевыми подругами. Похожими друг на друга как резиновые секс-куклы и такими же асексуальными.

Зашелестели отодвигающиеся стенные панели — опыт завершился. И можно было даже не задаваться вопросом, удачно или нет, — вытянутые лица операторов сигнализировали о том, что очередная попытка с треском провалилась. Но Хаген всё-таки заглянул в игрокомнату. Парамедики в серых робах хлопотали над телом, освобождая его от ремней и датчиков, дежурные операторы копировали и порционно отсылали данные нейромониторинга, а Векслер мотался из помещения в помещение и всем мешал.

— Хоть что-нибудь новенькое?

— Если бы, — перекошенный от досады и усталости, Векслер экспрессивно взмахнул рукой и сшиб стебельчатый микрофон. — А, дер-р-рмо! Понаставили тут. Всё так же. И главное, такой бодрый был, огурец-огурцом. А потом р-раз и спёкся. Я всё думаю, почему нас-то не задевает? Не могу понять, ведь в одной же сети, что мешает — одному, другому, пятому, десятому?

— Сплюньте, — посоветовал Хаген.

Векслер повиновался и воззрился на него с какой-то иррациональной надеждой. Почему-то они все смотрели на него с надеждой. А ещё с выжидающим и иногда юмористическим вниманием, так, словно ожидали, что он вот-вот отмочит что-то запредельное.

— Что будем делать?

— То же, что и всегда. Вы составите отчет, я — на ковёр. Через пять минут. А лучше через десять.

— Почему? — тревожно вопросил Векслер. — Почему лучше?

— Потому что десять больше, чем пять, — с сердцем сказал Хаген. — Чего вы трясётесь-то? Это вон ему следовало трястись, а он улыбался как идиот. Как идиот, поверивший другим идиотам. Это же доброволец… был?

— Был.

— Ну вот.

К чему относилось и что, собственно, выражало это «ну вот», он и сам не знал, но напряженное лицо Векслера сощурилось ещё больше, а потом прояснилось. Прояснилось и лицо примостившегося рядом оператора, формально помогающего технику составить отчёт, а фактически греющего уши в надежде набраться свежих корпоративных новостей. Как его имя, Хаген забыл, и это было странно. Тощий, веснушчатый оператор постоянно тёрся рядом, не произнося ни слова, но умудряясь оказывать мелкие услуги «принеси-подай». Всегда рядом и всегда незаметный, есть о чём задуматься.