Пасхальные рассказы - [21]

И каково же было его смятение, его ужас и страх, когда он, проснувшись, увидел, что часы показывают… половину второго.

– Боже мой, – растерялся о. Петр, – полночь давно прошла… Что же это такое! Как случилось?.. Не разбудили… Не разбудили… Как это так? Как это… Но где же все?

О. Петр в замешательстве метался по комнате, хватался то за одно, то за другое, брал не то, что было нужно, путался, задевал за стулья, уронил лампу, разбил стекло у часов.

– Боже мой! Ничего не найдешь… Да где же все? Уехали в другое село? Боже! Что такое? Кто здесь? Кто здесь? – вскрикивал о. Петр.

Кое-как ему удалось набросить на себя рясу, и он с взъерошенными волосами, горячий, потный, стремглав бросился на улицу. Но едва он вышел за калитку двора, как в онемении остановился.

– Что это?

На площади вокруг церкви было совершенно темно и пусто. Ни в одном окне не было видно ни огонька. Не было слышно ни звука. Это совсем не так, как в пасхальную ночь. Тогда церковь и изнутри и снаружи горит сотнями огней. Тогда гул голосов на площади несется далеко за реку и эхом отдается где-то там в горах. А это? Боже!..

О. Петр не мог двинуться с места. Взгляд его упал на деревню. И тут все было, как обычно. Ночь как ночь. Самая обыкновенная ночь. В крестьянских избах темно. Вокруг ничто не зашелохнет. Слышно, как работает на реке водяная мельница.

– Работают! – ужаснулся о. Петр. – В такой день работают!..

И он почти прокричал:

– Не понимаю. Ничего не понимаю.

На крик о. Петра отозвалась где-то на деревне собака. На чьем-то дворе звякнуло ведро, и послышался голос:

– Да тпру, стой!.. Тпру…

Ничего похожего на пасхальную ночь.

О. Петр в недоумении бросился опять к себе в дом. Везде тишина. Но в столовой накрыт стол. Белоснежная скатерть блестит. На ней кулич, сыр, яйца, ветчина, все как нужно для Пасхи. На всем в доме чистота и праздничность.

– Нет… Пасха, Пасха… Но как же так? Что же церковь?..

О. Петр опрометью направился к церкви. Подошел к двери, взялся за скобку – заперта. Посмотрел на сторожку – темно.

– Это все сторож… Прохорыч, – решил почему-то о. Петр, – это он проспал. Он. Потому так это все и… Потому…

О. Петр подбежал к сторожке и беспощадно застучал по подоконнику:

– Прохорыч! Прохорыч! Проспал! Заутреню проспал!.. Скорее!..

Ответа не было.

– Прохорыч! – еще громче кричал о. Петр и еще громче стучал кулаком по подоконнику.

Окно отворилось, но высунулась из него голова не Прохорыча, а кого-то другого, бритого и похожего на швейцара.

– Какой Прохорыч? Что такое? Пожар? Где пожар? – спрашивала голова. – А? Что?

– Да проспали заутреню, – горячился о. Петр, – звони скорее… Скорее!.. Понял, что ли? Сегодня Пасха… К заутрене скорее… Ну?

Голова несколько мгновений в недоумении помолчала, потом сощурила заспанные глаза, внимательно и подозрительно окинула взором фигуру о. Петра и наконец заговорила:

– Заутреня? Пасха?.. Гм… Чудно!.. Какая такая заутреня?

– О, Господи Боже мой, – волновался о. Петр, – он еще не понимает! – Да ведь нынче же Пасха, Пасха… Сейчас заутреню нужно… Пасхальную заутреню…

Голова опять промычала «гм», опять подозрительным взглядом окинула о. Петра и, изобразив гримасу удивления и досады на лице, промолвила:

– Я сейчас к вам выйду.

Через несколько минут пред о. Петром стоял человек, одетый в какую-то форменную одежду и похожий не то на швейцара, не то на английского кучера.

– Простите, – начал он, – я вас совсем не могу понять. Прежде всего скажите пожалуйста – кто вы?

– Как кто? – почти с плачем отвечал о. Петр. – Я здешний священник! Священник здешний! И сегодня Пасха. Нужно служить, но я проспал, и все проспали… Что же вы молчите? Господи! Я тоже ничего не понимаю.

– А я начинаю понимать, – с расстановкой произнес человек в форме, – вы, очевидно, слишком много занимались своими делами или еще что-нибудь такое и упустили из виду, что теперь не существует ни Пасхи, ни заутрени, ничего такого…

У о. Петра зашевелились волосы на голове. Он стоял и широко раскрытыми, неподвижными глазами смотрел на человека в форме.

– Вот, присядьте, прошу вас, – предложил сторож, – здесь у меня скамейка. Вы очень слабы. Или – если угодно – я провожу вас до дому?

– Куда проводить? До какого до дому? – простонало. Петр. – Я хочу служить. Пасха, Пасха сегодня. Сегодня великий праздник…

– Ах, да нет же, – раздражаясь уже проговорил человек в форме, – я же вам говорю, что теперь упразднены все праздники.

И вдруг словно молния прорезала мысль о. Петра. Он вспомнил, как недавно, совсем – кажется ему – недавно кто-то говорил, что у нас слишком много праздников, что храмы, попы и церковные школы – это только один вред для народа, что службы и пост – это только доходная статья для духовенства и т. д., и т. д. Вспомнил о. Петр и о том, как раз один мужик, когда о. Петр говорил ему о необходимости говения и исповеди и пользе бодрствования душою, дерзко и нетерпеливо сказал ему:

– А плевать бы я хотел на все это. Какая там еще душа? Брюхо – вот это я понимаю. Да вот разве еще кулак. А остальное? Да по мне вы свои церкви хоть запечатайте совсем. И не почешусь.

О. Петр понял все и тихо уже, робким и убитым тоном спросил: