Пасхальные люди. Рассказы о святых женах - [12]
Что греха таить, когда появился этот юноша, Бонита даже обрадовалась. В ней вспыхнула надежда увидеть Мастридию женой, матерью, понянчиться еще с малышами. Как же она, Бонита, любила малых деток! Таких сладких, таких непосредственных!
Но все пошло не так, как желала бы служанка. Мастридия не приняла внимания юноши. И с каждым днем стала изводить себя постом и ночными бдениями. Да, Бонита слышала, как по ночам ее госпожа кладет земные поклоны. Один за другим. Один за другим.
Мастридия совсем отощала, поблекла и осунулась. Даже былой свет в ее прекрасных глазах стал меркнуть. Какие-то мысли терзали ее душу.
И Бонита мучилась за свою любимицу, молилась, как умела, и потихоньку вздыхала от своих дум.
Когда же госпожа повелела позвать к себе того юношу, Бонита испугалась.
За свой век она видала всякое. И знала несколько случаев, когда девы, не справившись с искушением плоти, падали, а затем не могли перенести стыда. Одни тут же лишали себя жизни. Другие же, согрешив, сразу теряли всякую надежду на спасение и в отчаянии предавали себя пороку, так что вылезти из нечистот уже не имели сил. Несчастные души!
«Я просто постою за дверью! – думала Бонита. – И если что…» Дальше она даже не смела подумать.
Когда он вошел, она сидела за ткачеством.
Она кивнула ему, приглашая сесть на лавку. Он сел, с жадностью глядя на нее.
Тишина, как струна, натянулась в комнате.
– Зачем ты, брат, доставляешь мне столько огорчения и печали, что не даешь мне даже сходить в церковь? – тихо спросила она, не сводя глаз со своей ткани.
– Я… – начал юноша, – я… очень люблю тебя. И когда тебя вижу, я весь бываю как бы огненный. Это так!
Ее губы плотно сжались, она немного помолчала и спросила:
– Что же ты видишь во мне? – в голосе ее не слышалось и тени игры. Лишь непонятная ему решимость.
– Я вижу очи твои настолько прекрасными, – сказал он пылко, – что они прельщают меня.
Она подняла брови. Что-то одновременно грустное и отчаянное мелькнуло в ее лице. «Как хороша она в своей грусти», – подумал он.
– Значит, глаза… – задумчиво сказала она.
И вдруг (он даже не успел понять, что происходит), она подняла руку и резко ударила себя острым челноком. В один глаз и в другой.
Кровь залила ей лицо.
В комнату вбежала служанка.
– О, госпожа, госпожа! – запричитала старая женщина. – О, бедная моя девочка!
Бонита обняла рукой голову Мастридии и белым чистым платом отирала ей кровь, соображая, что делать дальше. Бежать за врачом? Кричать о помощи?
Тут служанка заметила темную фигуру, неподвижно застывшую на лавке. Лицо юноши вытянулось, подбородок дрожал. Бонита сверкнула глазами:
«Это вы… Разве не видели, госпожа… она – агница Божия, а вы… вы…»
Он не помнил, где провел тот вечер и ту ночь. Образ Мастридии с выколотыми глазами не выходил у него из головы.
Что он наделал?
Что теперь будет с нею?
И отчего он сбежал? Струсил?
Наутро он, пошатываясь, пришел в храм и всю службу простоял не шелохнувшись, не обращая никакого внимания на священнослужителя, кадящего храм, на недоуменные взгляды других прихожан, на ход службы. Он так бы и стоял там, но один из обеспокоенных его видом церковников замолвил о нем слово.
Когда служба закончилась и все разошлись по домам, к нему подошел тот самый старенький иерей. Священник ничего не спрашивал, а просто встал рядом. Некоторое время они молчали.
А затем священник с любовью и участием заговорил о милосердии Божием.
И юноша, как растение, которое тянется к теплу, потянулся на этот сердечный призыв к покаянию.
Он рассказал все. О себе, своих похождениях, О Мастридии, своей влюбленности и ее отказе. Он говорил и говорил, пока не пришло время рассказать о вчерашнем дне. Тут он запнулся и зарыдал.
Священник не торопил его, он накрыл его епитрахилью, и молча внимал, видимо, сопереживая.
Все.
– Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, – промолвил священник. – И еще: Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя.
– Значит, она сделала это ради меня? Лишила себя зрения, чтобы я прозрел? – выдохнул юноша.
Священник ничего не сказал.
– Что же мне делать? – обратился юноша.
– А ты сам не знаешь? – тихо спросил иерей.
– Знаю, – еще тише ответил тот.
Отправившись в скит, юноша облекся в черные одежды и сделался строгим иноком, подражая в молитвенных подвигах и воздержании святым отцам. Мастридия же окончила свое житие, работая Господу, к Которому и предстала.
Рассказ основан на житии святой Мастридии Александрийской. Ее память совершается Православной Церковью 24 ноября/7 декабря.
Неплодная[4]
Повествование о святой праматери Сарре
Ее руки месили тесто. Две тонкие, но сильные руки, почерневшие от времени и солнца, мяли, катали, комкали и снова мяли белое пушистое тесто. Тесто поддавалось теплу рук и, послушное, становилось мягче и нежнее. Когда-то и она была такой же мягкой и нежной. Такой же белой, такой же податливой. Женственной и легкой.
А теперь стала стара, суха и черства. Как засохшая лепешка.
Сарра усмехнулась от этой мысли. Окунула пальцы в муку, стала ловко раскатывать хлеб в круглые лепешки и прикреплять их к стенкам раскаленной печи. От жара лепешки почти сразу подрумянивались и приобретали золотистую корочку.
