Парящий дракон. Том 2 - [48]

– Тогда где же тела? – не выдержав, раздраженно спросил Клетцки. – Я имею в виду, где же эти мертвые парни?

А куда подевались их мамаши? Почему никто не заявил, что они пропали тоже? И какие у вас доказательства, что Крелл причастен к исчезновению женщин? Или хотя бы тех бедных женщин, которые были убиты? Есть ли у вас хоть одно чертово доказательство?

Я был вынужден отрицательно покачать головой.

– Мы даже не уверены, что вы убили этого человека с целью самозащиты и выбросили его тело за борт.

– Но я действительно это сделал, – сказал я, – вы можете посмотреть на палубу судна. Это хоть какое-то доказательство.

– Никакое это не доказательство, – проворчал он.

Могу сказать, что я провел в полиции целый день. Клетцки послал на причал сотрудника и тот, вернувшись, сообщил, что да, совершенно ясно, что "Каприз" был пришвартован самым неумелым образом, что ни один человек не заметил его прихода. Точно так же никто не видел, чтобы я отправился на нем с Креллом. На палубе в самом деле были следы крови, но это ничего не доказывало. Ведь в 1924 году еще не знали тестов идентификации групп крови, которые известны сейчас.

Наконец, хотя Клетцки прямо ничего не говорил, я начал кое о чем догадываться, и это помогло понять причины его раздражения. Дело в том, что многие мужчины города жаловались на Бейтса Крелла. Им казалось, что он осаждает местных женщин – их жен и дочерей. Кое-кто подозревал, что Крелл по ночам развлекается с женщинами на борту судна.

И до меня начало доходить, что я, мягко говоря, несколько спутал Клетцки ход расследования, хотя начать настоящее дело против Крелла он все равно бы не смог: все, что имелось против рыбака, это весьма неопределенные подозрения считавших себя обманутыми мужей.

К концу ночи мне стало ясно, что Клетцки почти готов поверить в то, что я убил Бейтса Крелла, но он не собирается арестовывать меня за это. Он просто хотел представить дело так, что я вроде бы и не приходил к нему, что я просто молодой начинающий писатель со слишком сильным воображением. И в то же время он собирался выждать и посмотреть, прекратятся ли исчезновения и убийства людей. Довольно жестокое правосудие, но он считал, что оно лучше, чем вообще никакое. Меня отпустили домой, не предъявив никакого обвинения, и дома я сжег все заметки и записи. Смерти прекратились. А то, что произошло со мной в заливе Лонг-Айленд, все больше и больше представлялось лихорадочным ночным бредом, плодом моего воображения.

С начальником полиции Клетцки я не встречался вплоть до 1952 года. Прошло 28 лет. За это время я впал в немилость, часто прикладывался к бутылке, положение мое в городе было более чем шатким. Большинство земляков считали, что сенатор Маккарти счел бы мой образ жизни антиамериканской деятельностью. Не говоря уж о Марти Дизи.

Я подумывал о возвращении в Англию, пока еще паспорт оставался действительным. Только один человек в городе относился ко мне доброжелательно. Это был Джон Сэйр.

Джонни знал, что я не коммунист. Он знал, что для меня левые представляют просто лучшую компанию… Черт побери, мне с ними было просто более интересно, чем с обычными республиканцами округа Патчин начала пятидесятых годов, с их костюмами-тройками и рецептами коктейлей из первосортного бренди. Джонни пригласил меня на обед в Загородный клуб, где каждый мог увидеть меня с ним, а его со мной.

Мы вместе собирались съездить в Лондон на его день рождения – они с женой должны были отправиться туда через несколько дней, и я собирался вскоре последовать за ними.

Но Джонни хотел, чтобы весь Хэмпстед видел его отношение ко мне. И в конце того вечера, впервые за 28 лет, Клетцки заговорил со мной.

Сколько времени прошло, никто, кроме такой старой перечницы, как я, не помнил его прозвища – Гвоздь. Со времени Второй мировой войны Клетцки больше не занимался плотницким делом и был только начальником полиции. Он обзавелся толстым животом, а лицо покрылось сетью морщин. Но он помнил меня. Я понял это по его взгляду.

Он помнил тот день в полицейском участке и всех погибших женщин. А когда мы вместе стояли над телом Джона Сэйра, одного из лучших людей, когда-либо живших в этом городе, мне показалось, что я слышу обращенный ко мне вопрос:

"Что это с вами?".

На следующий день мы отправились в офис Джонни – я, его вдова, Клетцки и маленькая рыженькая журналистка "Газеты" Сара Спрай. Та, что ведет колонку светской хроники. Я пошел туда, чтобы поддержать Бонни Сэйр. Клетцки не пришел в восторг от моего присутствия, но он не мог отказать вдове. Сара Спрай первой заметила блокнот Джонни.

– Знает ли кто-нибудь из вас этих людей? – спросила она.

Клетцки и я склонились над столом, рассматривая записную книжку, и оба заметили это имя. Бейтс Крелл. Я вздрогнул, как от удара. Клетцки не произнес ни единого слова.

Он просто вышел. И я даже не успел спросить его, знакомо ли ему второе имя. Сара Спрай все время повторяла:

– Что это значит? Значит ли это что-нибудь?

Ее голос раздражал меня точно так же, как раздражает скрежет железа по стеклу. Но я понимал, что она прежде всего журналист, это ее работа – задавать вопросы. В конце концов, она была одной из первых, кто нашел тело Джона.