Паруса в океане - [5]

Поторговавшись с ростовщиком и убедившись, что бесполезно с ним спорить, Астарт вышел во двор и подтвердил сделку.

— За усадьбу, рабыню, два бревна ливанского кедра, топор, пилу, кусок льняного полотна для паруса, рыболовные снасти и два пустых бурдюка обязуюсь уплатить рабби Рахмону через два новолуния один талант серебром.

Тщедушный писец в гигантском парике торопливо занес условия на глиняную табличку.

— С каждой новой луной, о уважаемый, твой долг будет возрастать на треть таланта: такой процент, — любезно добавил ростовщик.

Купцы-свидетели и рабби Рахмон оттиснули в правом углу таблички свои фирменные печатки, Астарт скрепил все оттиском своей серьги кормчего с изображением дельфина.

Писец аккуратно положил табличку в заранее разведенный костер. Пока письмена приобретали прочность камня, слуги Рахмона обносили всех присутствующих вином.

— За удачу в делах нового хозяина, еще одного хозяина, живущего в нашем квартале, провозгласил тост один купец.

— Да поможет ему Мелькарт!

— Да преисполнится его сердце благодарностью к благодетелям ростовщикам! — заключил Рахмон, и все выпили.

— Ну и дрянь же ты нам подсунул, — сказал Астарт и выплеснул из своего кубка на землю, — ты, благодетель, наверное, ошибся, приказав рабам зачерпнуть помоев вместо вина.

Ростовщик фальшиво засмеялся и через силу осушил свой кубок. Купцы-свидетели, ухмыляясь, вернули кубки рабам и распрощались вслед за ростовщиком.

Ахтой неодобрительно покачивал головой. Ему не нравилась сделка.

— Не унывай, дружище, построим лодку, а грянет шторм, и, когда ни один кормчий не отважится выйти в море, доставлю на острова срочный груз. Один рейс окупит с лихвой и долг, и проценты.

Но Ахтой был мудр в делах житейских.

— Не учитываешь неожиданности, столь обильные в жизни смертных. Вдруг ты не построишь лодку? Или тебе помешают в твоих помыслах? Или море проглотит твое судно? Чем я тебе помогу? Я нищ. Брать плату за лечение не могу, нельзя. Мой господин Имхотеп не брал.

— Не все так печально, Ахтой. В армии мои долги сохраняли мою жизнь от иудейских топоров и плетей сотников. Чем больше ты должен, тем лучше тебя берегут от смерти.

— Здесь не армия. Здесь купцы.

Рабы Рахмона приволокли два толстых бревна и бросили перед хижиной. Надсмотрщик привел девушку в рабском ошейнике и с тощим узелком в руках и толкнул ее к Астарту.

— Вот твой новый господин.

Девушка покорно подошла к господину и хотела поцеловать ноги. Астарт остановил ее. Надсмотрщик захохотал и погнал рабов вдоль по улице.

Она была очень мила, даже красива, хотя безжалостное клеймо на лбу уродовало прелестное личика. Прямой нос, слишком светлая для хананейки кожа, маленькие руки и ноги.

— Агарь?

— Да, господин, рабби Рахмон приказал так называть меня, когда я родилась.

— Знаком тебе Эред?

Она испуганно вскинула длинные ресницы и еле слышно прошептала:

— Да…

— Он мой друг. Я узнал, что вы любите друг друга, и хочу, чтобы вы были вместе.

— О, господин!.. — Агарь обхватила его ноги, заливаясь слезами.

— Перестань. Ахтой, ты видишь, как люди делают себе повелителей. Стоит облобызать ступню нищего, как в нем просыпается господин.

Астарт был рад. Ахтой разделял радость друга, но ему не давала покоя мысль, что рабби Рахмон, как истый ростовщик, не преминет воспользоваться уздой, взнуздавшей Астарта.

В этот день они наспех починили крышу и стены. Когда Тир окутала ночь, звезды больше не заглядывали в проломы и трещины.

— Одну дыру можно было бы оставить, — ворчал Ахтой, взбираясь на крышу, чтобы по хвосту новой кометы определить, что ожидает человечество в будущем году.

Астарт лежал на своем ложе, покрытом сухой травой, и прислушивался к легкому шороху ящериц, бегающих по потолку. Из другой комнаты неслышно вошла рабыня с масляной плошкой в руке.

— Что тебе, Агарь?

— Я ждала, когда господин позовет меня.

— Зачем?

— Как зачем? — В свою очередь удивилась девушка. — Мой прежний хозяин…

— Понимаю… Присядь и слушай. Когда-то давным-давно двое мальчишек и одна девочка покинули Тир и отправились искать приключения. Я бежал от жрецов богини Астарты, я был с рождения посвящен ей. Эред — от жадного скифа, а Ларит увязалась за нами. Она тоже с рождения посвящена богине… Она дрожала при одном звуке ее имени, но все равно ушла с нами. Потом мы бродили по всему свету, плавали то на плотах, то на галерах. Целый год мы были вместе, ни на миг не расставаясь, пока в Египте нас не схватили. У Ларит на плече нашли клеймо храма, Эреда выдали следы от рабского ошейника. Их отправили в Тир, чтобы получить выкуп за поимку. У меня же на плече, вот, — он повернул к масленому фитилю плечо с давним шрамом от ожога, — здесь был выжжен голубь, как у всех, посвященных богине, но я накалил острие ножа и прижал плашмя… В общем, меня оставили в Египте. Потом я нашел лагерь тирского отряда наемников и остался с ними.

— Ларит теперь жрица?

— Да.

Агарь, что-то вспомнив, поставила на пол плошку, выбежала из комнаты и вернулась с тазом.

— Омою господину ноги.

Он смотрел на склонившуюся у его ног девушку и невольно залюбовался белизной груди в вырезе плохонькой туники.

— Встань, — сказал он. И осторожно снял с ее шеи рабский ошейник с медными заклепками. — Когда я смогу выкупить Эреда, мы составим табличку, дающую вам обоим свободу.