Паруса в океане - [15]

Астарта привели на широкий двор, спрятанный за высоким каменным забором с металлическим остриями по гребню. У больших врытых в землю чанов возились рабы. К каждому рабу был приставлен надсмотрщик! Подозрительная роскошь.

Астарт содрогнулся: из-под низкого навеса вышел воющий раб с широко расставленными руками и запрокинутой головой. Свежие раны вместо глазниц, кровоточащий обрубок языка…

Раба бросили в повозку, набитую до отказа такими же слепцами. Возница тронул вожжи, надсмотрщик еще раз хлестнул Астарта через всю спину и толкнул к свободному чану.

— Не получишь еды, пока не научишься делать с завязанными глазами то, что тебе покажу. — Надсмотрщик отбросил плеть и довольно умело извлек из чана целую гору мокрой шерсти, отжал, растрепал, развесил на столбах. Понял? Теперь ты.

Астарт уронил в лужу перед чаном всю охапку шерсти, за что получил свирепый удар.

— Повтори!

Астарт делал все подозрительно неловко. Поскользнувшись, он врезался головой в живот надсмотрщика и, когда тот свалился в чан, долго его вылавливал, то и дело сваливая ему на голову целые кипы мокрой шерсти.

Астарта не успели избить. Подошел Беркетэль в хитоне из дорогой тонкой ткани, искусно выкрашенной в лиловые и алые пурпурные полосы.

Мокрый надсмотрщик угрюмо пыхтел за его спиной, взвешивая в могучей руке тяжелую плеть.

— Хитрый раб опаснее пожара, — процедил жрец, — он все это умеет не хуже тебя. Обработать его сейчас же.

Двое схватили Астарта под руки и повели к навесу. Астарт обмяк, изобразив на лице полную отрешенность.

— Сомлел с перепугу, — сказал третий, пошевеливая угли в жаровне. Раскаленные ножи и тавро были уже готовы. Астарта притиснули к столбу и накинули веревку.

"Вот он, момент!" От сильного удара ногой надсмотрщик, возившийся у жаровни, врезался головой в пышущие жаром угли. Истошный крик никого во дворе не всполошил: при процедуре обращения в раба пурпурокрасилен обычно орут так, что статуи богов обливаются холодным потом.

Под навесом недолго возились, кто-то хрипел, чье-то тело звучно билось о землю, затем все стихло. И вот на солнечный свет вышел воющий Астарт, задравший к небу вымазанное в крови лицо и слепо расставив руки. Жрец-настоятель теребил свое большое ухо и с чувством охотника, подстрелившего опасного зверя, любовался пьяными шагами Астарта. "А ведь мог быть жрецом. И каким жрецом…"

А тот кружил по двору, чуть не свалился в чан с затхлой водой и оказался у ворот. И вдруг — быстрый, как спущенная тетива, удар кулаком и привратник с проломленной переносицей повис на щеколде. Бухнула калитка. Астарт исчез.

— Догна-ать! — Беркетэль задохнулся от крика.

Астарт несся во весь дух по улице. Только бы добраться до пристани, где в каждом кабачке у него не счесть приятелей!

Сухопарый надсмотрщик в кожаных сандалиях вырвался вперед. Астарт понял: от него не уйти. Он резко свернул за первый попавшийся угол и, зацепившись за край плоской крыши, выставил ногу на уровне головы преследователя. Удар! Короткий вскрик, звук падающего тела. Астарт перемахнул через забор, второй, третий, ушел с головой в бассейн с затхлой водой, нагретой солнечными лучами, прорвался через плотную стену душистых олеандров, и вот портовая набережная, вот первый кабачок под открытым небом.

Завсегдатаи, в некогда приличных юбках и матросских передниках, в париках и без париков, но все навеселе и полные оптимизма, вдруг замолчали и уставились на беглеца.

— Аста-арт?

— Да он же раб?

— Беглый! Вы слышите, беглый!

Все сорвались с топчанов и циновок и, опрокидывая подносы, кувшины, обступили позеленевшего от бега Астарта.

— Это все Лопоухий… подстроил… гонятся, — прохрипел он.

Но чья-то нетерпеливая рука уже схватила его за шею, кто-то подсек ему ноги, кто-то орал, чтоб корчмарь принес веревку: почетный долг свободнорожденного — поймать беглого раба.

Астарт нечеловеческим усилием стряхнул с себя бывших друзей. Подпрыгнув, ухватился за балку хлебного амбара и взлетел на крышу. Через мгновение — он на другой крыше.

Свора пьянчуг с негодующими криками катила вслед за ним по земле, размахивая палками и кувшинами.

Астарт спрыгнул, отчаянным рывком преодолел квартал гончаров, взобрался на крепостную стену, увитую плющом и виноградными лозами.

Здесь всегда кто-нибудь да был: отсюда открывался величественный вид на море. Один из таких любителей природы неожиданным ударом увесистой клюки сбил беглеца с ног.

Когда Астарт пришел в себя, веревки опутывали все тело. Далеко внизу рокотал прибой и ветер забрасывал на стену редкие брызги. Преследователи переговаривались, шумно отдуваясь после бега. Один предложил сдать Астарта ополченцам: беглые рабы — их забота, может, самая главная. Другой возразил: у жреца-настоятеля свои счеты с беглецом, поэтому он отвалит хорошую награду за поимку не торгуясь.

Астарт перекатился к краю стены и, прошептав молитву, ринулся в бурлящую пучину. Слабый всплеск потонул в шуме прибоя и тоскливых криках чаек.

12. Двое

В полутемной мрачной келье жрицы словно стало светлей.

Раза в четыре быстрее колотится сердце,

Когда о любви помышляю.

Шагу ступить по-людски не дает,

Торопливо на привязи скачет.