Паруса для Марии - [25]

— Госпожа д'Эстен, не могли бы вы уделить мне несколько минут? — спросил он.

Мари медленно кивнула, снова обернулась к хлыщу и сказала:

— Дональд, еще раз спасибо. Я жду результатов.

— До свидания, Мари, — улыбнулся хлыщ и, смерив взглядом Зимина, вышел из приемной.

Свита Марии была бесчисленной. Как и положено наследнице значительного состояния. Размышлять о том, какое место в этой свите отведено ему, Зимин не стал. Не сейчас.

Мари сглотнула и, наконец, отважилась снова поднять взгляд на Михаила. Она знала, что он приезжает сегодня. Но встреча была запланирована только на следующий день. Думать о том, что он делает здесь, Мари была не в состоянии. Надеясь, что не выглядит слишком взволнованной, она только открыла дверь в свой кабинет и официальным тоном проговорила:

— Прошу вас, господин Зимин.

Он зашел за Марией в кабинет, плотно закрыл за собой дверь.

— Я не вовремя? Если так, я приду завтра в назначенное время. Но мне бы хотелось обсудить некоторые вопросы до завтрашней встречи.

Михаил подошел к девушке, крепко взял ее за плечи и, глядя прямо в глаза, спросил:

— Как много значит для тебя Ральф?

— А какое это имеет значение? — Мари удивленно приподняла бровь, стараясь не обращать внимания на слабость в ногах — от его прикосновения, от его слов. — Кажется, в нашу последнюю встречу мы все выяснили. Если ты приехал за вторым актом, то его не будет. Я — не главная героиня драмы. Здесь скорее мелодрамой пахнет.

— Второго акта не будет, — Зимин еще крепче сжал ее плечи. — Маш, он столько лет рядом с тобой. Но… можно ли это изменить? Могу ли я это изменить?

Он вдруг понял, что может делать ей больно, и отпустил ее. А она, почувствовав, что стало холодно, устало опустилась на диванчик. Когда-то он позвал ее замуж спустя неделю после знакомства. А через пять лет, дождавшись ее очередного объяснения в любви, явился спросить о том, что уже не имело значения. Феноменальная последовательность. Мари, не глядя на него, тихо ответила:

— Он со мной… Но я ведь не с ним.

Зимин никогда не считал, что за женщин нужно бороться. Их не завоевывают, как крепости. Их делают счастливыми. Он не смог. Она не позволила, а он не настаивал. Лишь принял предложенные ему условия.

Михаил подошел к Марии, сел у ее ног и, прижавшись лицом к ее ладоням, глухо сказал:

— Прости меня, Маш. За все.

И она решилась. Решилась коснуться ладонью его волос. Пропустить их сквозь пальцы. И, зажмурившись, прошептать:

— Ну почему ты тогда за мной не приехал?

Михаил поднял голову и недоуменно посмотрел ей в глаза.

— Приехал? Ты сошла с лайнера для того, чтобы проверить, приеду ли я за тобой? Сообщила администратору, что номер свободен, отключила телефон…

Мари улыбнулась. Чтобы не расплакаться. В последнее время у нее вся жизнь на мокром месте, и это начинало раздражать. Знала, какой холодной вышла эта улыбка, но какая разница?

— Меня забрал отец. Он же отнял телефон. Я надеялась… что ты…

Не договорила, резко поднялась с дивана, потому что сил смотреть на него у своих ног у нее не было.

Зимин проводил ее тяжелым взглядом. Отец… выходит, никто на лайнере не знал, что сам герр Дарт был там. А, значит, все было совсем иначе. И все поздно. Он опоздал… всего-то на пять лет. Михаил усмехнулся и медленно поднялся.

— Я не знал, что твой отец был тогда там. Я считал, что это было твое решение. И я принял его, — он молча наблюдал за ней некоторое время и, наконец, выдохнул. — Ты так и не ответила. Могу я что-то изменить? Сейчас?

Мари вздрогнула и заставила себя снова посмотреть на него.

— Зачем? В Петербурге ты ничего не хотел менять.

— Я думал, что ты не свободна. Я надеялся, что ты счастлива. Я не хотел разрушать твою жизнь, — Михаил резким движением притянул ее к себе, запустил пальцы в ее волосы и наклонился близко к ее лицу, — потому что моя разрушена давно. И я никогда не пожелал бы тебе такой же.

Зимин прижался губами к ее губам короткими, быстрыми поцелуями. Он задыхался сам и не давал возможности вырваться ей.

— Я люблю тебя, Маша.

Она и не пыталась вырваться, покорно подставляя свои губы его поцелуям. Счастья она не чувствовала. Чувствовала горечь. Чувствовала ноющую боль где-то в груди. Ей, черт подери, было хуже, чем тогда, когда она уходила из его квартиры. И она не знала, почему.

— И куда теперь? — осведомилась Мари. — Ко мне? Или к тебе в гостиницу? Или прямо здесь, на диване?

Лучше бы она его ударила. Все было бы проще и понятнее. Он заглянул ей в глаза. Чужие глаза.

— Как скажете, госпожа д'Эстен.

— Тогда лучше в гостиницу, — ответила Мари, — не хочу завтра очутиться на страницах желтой прессы. А у моего дома кто-нибудь да дежурит.

Его бровь дернулась, выдав закипающую злость.

— Значит, поехали в гостиницу, — обманчиво спокойно ответил он на ее выпад, что далось непросто.

Через полчаса они уже были в его номере.

Все было иначе, чем пять лет назад. Тогда он был уверен, что они будут вместе всегда. Сегодня он был уверен, что больше никогда не будет ничего, кроме пустоты. Поэтому он должен за несколько часов, которыми владеет, успеть все: вспомнить, узнать заново, запомнить навсегда.

Михаил медленно, боясь пропустить самую маленькую родинку на дорогом, желанном теле, освобождал его от одежды, рассматривал, пробовал на вкус, едва касался кончиками пальцев. И снова удивлялся прохладе ее кожи, и снова восхищался красотой ее изгибов, и снова осознавал, что ничего это не значит. Потому что он не знает ее настоящую.