Парус и веер - [4]

Криофонд практикует профилактическую разморозку: даже в самые сонные десятилетия программа оживляла несколько сотен человек в год в случайном порядке. В основном, это были учёные. Оценив ситуацию в подлунном мире и не найдя поводов для оптимизма, они снова впадали в спячку. Так было до тех пор, пока в конце XXII века несколько астрономов, разбуженных в рамках профилактики, не обнаружили периодические сигналы с Глизе. Человечество нашло двойника на небесах. В 2200 году была начата собственная трансляция транзитным методом, остальное вы знаете. Сегодня Криофонд оживляет тысячи людей ежедневно. Мы вступили в постгибернационное общество.

Несколько студентов, недавних размороженцев, обменялись недоверчивыми взглядами. Для них важность Глизе всё ещё была непонятна, да и в сам Контакт верилось с трудом. Ари заметил гримасы на их лицах и вспомнил себя двухмесячной давности, на Празднике Получения Бита.

— Знаю, о чём вы думаете, — сказала экскурсовод, почуяв недоверие. — Зачем меня разбудили? Можно ли заснуть обратно? Ну что ж, давайте перейдём к той части экскурсии, которая обычно вызывает наибольшие эмоции.

Клио дотронулась до руки своего спутника и сделала большие глаза. Она уже посещала экскурсию и знала, что ждёт Ари. Тот только нахмурился и в шутку пригрозил ей кулаком.

Экскурсионная группа погрузилась в самый тёмный угол газгольдера. Большая стеклянная стена выходила на загон, окружённый забором. По грязной земле бродили обезображенные люди в лохмотьях.

— Криокамера — способ продлить сон, но она не может погрузить в него. Нельзя заморозить человека, в организме которого не запущен механизм гибернации. Депрессия и апатия выполняют важную функцию: они готовят к спячке. Но что, если у человека пропадёт даже желание заснуть? Знакомьтесь: неспящие, или эфоры. Это люди, которые не поддаются атараксии, но и смерть над ними не властна. Легионы фемтоботов поддерживают физическую целостность их тел, правда, о красоте речи не идёт. В одной из догибернационных легенд таких существ называли «зомби-мудрецы».

Ари припал к стеклу. Эфоры были похожи на живых трупов: облезлая кожа на лицах, клочья седых волос, у некоторых даже торчащие кости. Фигуры хаотически двигались, как звери в клетке, на которых не до конца подействовал транквилизатор, и без конца открывали и закрывали беззубые рты.

— Почему их держат в Криофонде? — спросил Ари.

— Газгольдеры и фермы требуют ухода. Кроме того, эфоров используют, чтобы определять состояние внешнего мира: в самые сонные года они были чем-то вроде голубей, которых Ной запускал с ковчега. Недуг неспящих, их сопротивляемость атараксии сыграла на руку всем остальным. Они — сомнамбулы, охраняющие наш сон.

После окончания экскурсии Ари и Клио примостились за стойкой кислородного бара на другом берегу Обводного канала. Вид пузатых газгольдеров уже не так давил на недавнего размороженца. После визита в Криофонд многое встало на свои места. Без гибернации Ари мог бы погибнуть или превратиться в эфора. Трудности ревитализации теперь казались незначительными в сравнении с альтернативами.

Зрелище быстро меняющегося Петрополиса воодушевляло. Город просыпался вместе со своими обитателями: каждый день запускались новые проекты, приводились в строй мосты и набережные, открывались голографические музеи. На горизонте, за криофермами и кранами, маячила шахта будущего орбитального лифта.

И главное — близость Клио наполняла его смелостью, решимостью победить последние следы атараксии. С момента знакомства на дамбе они встречались всего два или три раза, и рядом с девушкой всегда оказывался её верный оруженосец Полбин, но не в этот раз. Ари чувствовал, что невесомое существо рядом с ним постепенно становится для него чем-то вроде центра тяжести или фундамента его новой жизни. Может быть, он и проспал все эти годы ради того, чтобы встретиться с ней.

— Завтра лето, — протянула Клио.

— Лучше. Завтра заканчивается мой полугодовой карантин. Ну, то есть уже сегодня, в полночь.

— Мои поздравления! — она подняла бокал и чокнулась с ним. — Как быстро пролетело время! Чужой карантин всегда проходит быстрее. Что ж, судя по моему опыту, следующий месяц ты проведёшь безвылазно в генном интернете — будешь навёрстывать упущенное.

— Почему раньше не дать полный доступ, не понимаю.

— На то он и карантин. Нужно смягчить процесс психологической адаптации.

— Ну, и что меня ждёт в закромах, записанных на ДНК?

— Мало приятного. Я, помню, сразу начала копаться в своей семейной истории. Тебя ведь в 2095-м заморозили?

— Да, в двадцатый день рождения, если верить дяде.

— Меня в девяносто шестом, в самом конце Греческого Возрождения. Город как раз тогда перекраивали, и он напоминал безумное чаепитие. Атараксия была уже за углом, но мы упорно воображали себя богами на Олимпе. Детей называли именами муз и героев. Переименовали город. Считали, что перед нами открыты все двери — как раз когда они с шумом закрывались. Ты мне, кстати, так и не сказал полностью своё имя.

Ари сделал жест, как будто застёгивает рот на молнию, и вдобавок замотал головой.

— Ладно тебе, — набросилась на него Клио. — Аристотель? Аристофан?