Партизаны принимают бой - [116]

Мы выехали ранним утром. Наш путь лежал через места, которые в годы войны были партизанскими зонами — Борисовско-Бегомльской и Полоцко-Лепельской. Алексей Петрович не случайно решил посмотреть эти места: он читал о действиях народных мстителей, знал о тех грозных событиях, которые разыгрались здесь зимой и весной 1944 года. К тому же перед самой поездкой мы вместе смотрели кинофильм «Пламя».

Нельзя не любоваться красотами мест, через которые наша дорога бежала на север — туда, где тридцать лет назад шло ожесточенное сражение не на жизнь, а на смерть. Змейка асфальта вьется по лесу с такими высоченными кронами сосен, что дух захватывает. Алексей Петрович смотрел в сторону медностволой рощи и радостно улыбался, словно хотел сказать: «Красота-то какая!»

Кто знает, может вот этот перелесок напомнил ему то место, где он, превозмогая боль, полз по снегу, а вон та дорога — другую дорогу, по которой шли фашистские танки…

Мелькнул дорожный указатель: «Пески». Внимательно вглядываюсь в окрестности, стараюсь воспроизвести в памяти линию нашей обороны, и не узнаю. Алексей Петрович, немногословный, сдержанный, заметил мое волнение и глазами спросил: что здесь произошло?

Пески. Апрель сорок четвертого…

Я начал рассказывать об ураганных артиллерийско-минометных налетах карателей, о гибели комбрига Дмитрия Короленко, о Кольке Непомнящем, о многих других, чьи образы навсегда остались в моей памяти и сердце, как самые дорогие и близкие.

Обелиски… Как много их в этом чудесном озерном крае. В Лепеле, Ушачах, Сорочине, Гомеле — почти в каждом населенном пункте. А как они убраны, досмотрены.

В лесу под Ушачами побывали в одной из тех землянок, которыми мы пользовались в дни апрельско-майской блокады. Когда оказались в прохладной полутьме подземелья, на нас сурово повеяло войной, далеким прошлым. Вышли из землянки и переглянулись. Каждый думал о своем, может быть, о тех военных путях-дорогах, которые свели нас в этом лесу под Ушачами.

Трогательными были встречи в Ушачах, где нас когда-то фотографировали кинооператоры-москвички. Ушачи не узнать. Много новых домов. Центр перепланирован. Кто после войны приехал сюда впервые, с трудом узнавал бывшую партизанскую столицу. Приметами им служили здания, что сохранились с войны — школа-десятилетка, больница, некоторые другие.

Не передать теплоты встреч однополчан. Объятия, улыбки, слезы. И воспоминания, бесконечные воспоминания. Правда, они не стройны, отрывочны и даже сбивчивы. Посторонний сразу и не поймет, о чем идет речь. Волнующие события. Но нельзя не заметить, что чем дальше от военного лихолетья, тем больше беспокойства участников встреч о тех, кто уже не сможет приехать. Вот окружили впервые после войны посетившего эти края бывшего командира отряда партизанской бригады имени Чапаева Афанасия Яковлевича Конева. Он приехал из Перми.

— А Лапшенков почему не с тобой?

— Что с комиссаром?

— Нет Лапшенкова…

Сказал угрюмо, глухо, как тогда, когда теряли боевых товарищей. Минутное молчание, и перебитый такой уважительной причиной разговор начинает постепенно налаживаться. Я замечаю, что такой ритм разговора характерен и для многих других групп. Уходят, уходят наши боевые товарищи. Все меньше их съезжается на традиционные встречи, все уже круг тех, кому столь многим обязаны новые поколения.

И молодежь понимает это. Какой заботой, каким вниманием окружили они украшенных орденами и медалями, убеленных сединами ветеранов! Через плечо у каждого широкая кумачовая лента, на голове пилотка.

Подъехав к мемориалу, мы направляемся к бетонной дорожке, но дальше идем не по бетону, а по цветам. Нас приветствуют пионеры, комсомольцы наша смена. Приходят на память пророческие слова простой белорусской женщины из деревни Уволоки:

— Пройдут годы, после нас вырастут новые поколения и будут читать правдивые строки о ваших подвигах и славе, будут удивляться вашему героизму, переживать и думать: какие могучие люди в те страшные дни вели борьбу в тылу противника!

Как порадовалась бы та женщина, если бы она была на нашей партизанской встрече. Как подивилась бы она величию и монументальности партизанского мемориала «Прорыв».

На вершине холма, тяжело подпирая землю, высятся две огромные глыбы — два куска неколебимой, казалось, стены. Но между ними победно зияет пролом. В проломе, уже по ту сторону стены, видна могучая, устремленная вперед бронзовая фигура человека с автоматом. Он был повернут к нам несколько влево, и даже отсюда, снизу, ощущалась сокрушающая мощь прорыва.

От подножия к вершине ведет бетонная дорога, широкая в начале и узкая в конце, у пролома. Она напоминает стрелу, которыми на картах войны обозначались направления главных ударов. По краям дороги вертикальные бетонные откосы. По мере приближения к вершине откосы становятся все выше и выше.

Справа и слева от холма, впереди и позади его, то плавно взбираясь на возвышенности, то также плавно спускаясь в неглубокие низины, лежит все та же родная земля, то поле, по которому мы шли на штурм.

С обширной площадки виден лес, на опушке которого накапливались наши силы и откуда был сделан решающий бросок. По правому краю площадки мягким изгибом идет длинная и невысокая насыпь, уложенная дерном. Это братская могила с рядами надгробных плит. На плитах имена 1450 павших в боях с фашистами.