Партизанской тропой - [42]

Однако раздумывать некогда, мы оставляем оружие и боеприпасы в лодках, а сами по команде дружно скатываемся в воду. Уцепившись за борта, подталкиваем лодки и гребем к противоположному берегу. Нас накрывают пулеметчики, но мы и не думаем останавливаться. Лодки сносит течением, и цепочка партизан растягивается. Ни стонов, ни криков. Раненые тут же молча возвращаются к своему берегу. Все они — хорошие пловцы. Все, за исключением своего командира. Только в воде я с ужасом вспоминаю, что как-то не выбрал времени научиться плавать. А если ранят? Но рядом со мной дюжий партизан Алексеенко, и я успокаиваюсь. Он-то меня не бросит, в случае чего вытащит.

Наше суденышко плывет довольно резво. Это потому, что гонят его всего восемь человек. Да и вражеский огонь не дает дремать. Пулеметы захлебываются, над водой повисают ракеты. Странно, что никто из восьми даже не ранен. Видно, враги нервничают — сильно мажут. Так часто бывает с фашистами. Мы хорошо их изучили: они храбры, когда их много.

Вот наши ноги ощущают дно. Берег близко. Напрягаем последние силы и на руках выносим лодку на песок. Быстро разбираем оружие и бежим туда, где засели враги. На секунду оглядываюсь: все, кажется, в порядке. Вода кипит от пуль, но лодки плывут, упрямо приближаются к берегу.

Быстро отрезаем немецких пулеметчиков. Они — на виду, даже окопы как следует не отрыты. Партизан Иван Романенко первым бросает гранаты. Один пулемет умолкает. Слышны взрывы и у других пулеметных точек. Все кончено. Дорога к Григоровке открыта. От берега бегут партизаны. Они собираются маленькими группками и спешат на высоты. Здесь у нас место сбора. Еще накануне мы разбили отряд на группы по двадцать человек, и в каждую назначили командира. Я замечаю около себя Романенко и вспоминаю, что он командир группы.

— Романенко! — кричу я. — Где твои люди? Собирай немедленно.

Романенко убегает. Я присаживаюсь на жесткую траву и оглядываю свое войско. Неужели это все мои бойцы? Их много, человек сто. И как же это они уцелели? Пыхтят, торопятся, пробираются ко мне и те четверо — солдаты. И они уцелели. Живы и здоровы. Но в каком виде? С них течет вода, на руках, на лицах — подтеки грязи, сапоги чавкают — в них вода. Солдаты быстро устанавливают радиостанцию, и через несколько минут я слышу далекий, но какой-то родной и будто знакомый голос. Это командир воинской части. Он поздравляет меня с успешным началом операции и приказывает двигаться дальше.

— Держитесь! — доносится издалека. — Посылаем к вам помощь.

Мы штурмуем Григоровку. Подвижные группы партизан блокировали лощину и обстреливают село с разных сторон. В селе невообразимая паника. Столкнулись на узкой дороге и горят машины. Несколько танков пытаются отстреливаться. Вскоре партизаны поджигают один из них, а другие поспешно отступают. Фашистские танки давят своих, вдребезги разносят машины и повозки и спешат выбраться из села. Зажатые в узкой лощине, фашисты мечутся и почти не оказывают нам сопротивления. Неожиданное смелое нападение обеспечило партизанам успех. Григоровка — наша! К рассвету партизаны занимают Луковицу, Зарубинцы, Трахтемиров, высоты южнее Великого и Малого Букрина.

Здесь, на высотах, когда-то, при отступлении, шли тяжелые бои. Сохранились окопы, блиндажи, глубокие траншеи. Они оказались как нельзя кстати сейчас. Мы знали, что немцы не оставят нас в покое, попытаются столкнуть в Днепр. Партизаны заняли оборону и приготовились к жестокому бою. Фашисты не заставили себя ждать. Утром появились их самолеты, потом пошли танки. Местность вокруг изрезана оврагами, вражеским танкам трудно маневрировать, и партизаны сравнительно легко отбивают первые две атаки. Солдаты зовут меня к рации.

— Держимся! — отвечаю я на вопрос незнакомого командира. — Но трудно. Очень трудно. Теряем партизан.

— Помощь идет, идет помощь! — хрипит рация.

Я чувствую, что тот командир волнуется не меньше меня. Когда мы отбиваем третью атаку, приходит наконец помощь. Помощь довольно внушительная: рота автоматчиков. Бойцы быстро и умело рассредоточились в окопах. Я предложил командиру роты взять партизан под опеку опытных бойцов и командиров. Он согласился. Когда переформировка была закончена, молоденький лейтенант весело сказал мне:

— Теперь нам и сам черт не страшен: армия и народ соединились, а эту силу никому не сломить!

— Это верно, — поддержал я. — Но одной ротой немецкие танки не сдержишь. Видишь, опять они ползут на нас.

— Кто сказал, что у нас одна рота? — удивился лейтенант. — Посмотри на Днепр. Знаешь, что сейчас делается на переправе?

А на переправе, кажется, творилось что-то ужасное. Самолеты с ревом проносились над нами, пикировали и сыпали в днепровскую воду свой смертоносный груз. Эх, несладко приходилось там нашим! Не один солдат лег на мокрый песок, не одного храбреца убаюкал на вечный сон седой Днепр. Выдержат ли наши? На плацдарме стоит сплошной грохот, в окопах рвутся бомбы, снаряды, тяжелые мины. Фашистские танки с ревом кидаются на наши позиции.

Большие потери у партизан. В группе Романенко не осталось ни одного человека. Часть партизан погибла еще ночью в Григоровке, когда брали немецкий штаб, большинство полегло здесь, на высотах. А где-то там, за высотами, раскинулось село Малый Каратель. Село, где родился и вырос партизан Романенко. Недолго осталось оккупантам топтать советскую землю, разгуливать по улицам Малого Карателя. И туда придет Советская Армия. Но Романенко этого уже не увидит…