Партизанской тропой - [36]

— Действуй! — сказал начальник штаба. — С этой бумажкой тебе везде дорога открыта. Но будь осторожен.

Я развернул плотную синюю бумажку с большими круглыми печатями. Текст был отпечатан на немецком и русском языках. В центре — орел с распростертыми крыльями. Увидев слово «Гитлер», я испытал желание разорвать этот фашистский «документ». Начальник штаба понял мое состояние.

— Не брезгуй этой бумажкой, — сказал он. — С ней меньше риска, больше шансов на успех.

Мне предстояло добраться до хутора Юхно, расположенного в Мироновском районе, родины Ивана Кузьмича. Прибыв в хутор, я повидался со старостой, показал свой «документ» и потребовал от него, чтобы он доставил меня в Мироновку. Староста не стал возражать. Через полчаса он привел оседланного коня и дал мне в провожатые мальчика лет четырнадцати. Я настолько вошел в роль карателя, что не только не поблагодарил старосту, а даже обругал его за неповоротливость. Он принял это как должное.

Конь мой оказался добрым, хорошо откормленным. По дороге я изучил его повадки: бросал в галоп, резко осаживал, круто поворачивал в сторону. Лошадь хорошо понимала меня. Видно, ей приходилось бывать под умелым всадником.

Попутчик мой оказался серьезным и молчаливым. Было видно, что я ему не понравился с самого начала нашего знакомства. На мои вымышленные рассказы о героических подвигах против партизан он, казалось, не обращал внимания. Только в глазах его я заметил ненависть и презрение. Без сомнения, он был настоящим советским патриотом. Но, что поделаешь, не мог же я сказать ему правду о себе!..

Во второй половине дня мы въехали в Мироновку. Около одного из крайних домов я остановился, сказав мальчику, что хочу попить воды. На самом деле это было не так. В этом доме жил подпольщик Павло Шафраненко. От него я должен был узнать о последних новостях в комендатуре. Самодовольный комендант, держа в страхе местных жителей, подчас даже пост не выставлял у комендатуры. Полицаев он направлял в деревни для сбора продуктов и теплой одежды для армии.

— Побудь здесь, — сказал я проводнику, когда мы остановились в двух кварталах от комендатуры. — Никуда не отлучайся и будь наготове.

Пока шел к комендатуре, мысленно прикинул, как может сложиться эта важная операция. Свой «документ» я вынул из-за голенища и переложил в нагрудный карман френча. Действительно, как и говорил Павло, у комендатуры людей мало. У крыльца трое каких-то гражданских и с ними один полицейский с винтовкой. Кажется, он привел к коменданту арестованных.

Да, это арестованные. Они окидывают меня враждебным взглядом, — ведь на мне ненавистная им форма оккупанта. Люди измождены, со следами побоев на лицах, одежда их порвана. Из комендатуры в сопровождении двух полицаев выходит человек. Он еле передвигает ноги, лицо окровавлено. Полицаи грубо подталкивают его с крыльца. Видно, этот человек был «на приеме» у коменданта. Нечего сказать — «теплый прием».

Я оглянулся. Улица пустынна, и мне захотелось немедленно расправиться с полицаями. Рука невольно потянулась к внутреннему карману френча. Там у меня бесшумный пистолет.

Перестрелять палачей — дело нескольких секунд. Но нельзя. Не затем я послан сюда. Пересиливаю свое волнение и вхожу в приемную коменданта. Секретарь коменданта торопливо копается в ящике стола, что-то ищет. На массивной двери — вывеска. За дверью — комендант, которого я должен сегодня во что бы то ни стало «снять с работы».

— Можно пройти к коменданту? — спрашиваю я по-русски.

— Входите. Пан комендант один.

«Пан один, — пронеслось у меня в голове. — Хорошо. Но что же делать с секретарем? Ведь он, наверное, думает, что понадобится коменданту как переводчик и поэтому идет за мной». Быстро принимаю решение.

— Я прибыл по особому заданию, — решительно говорю я, — немецкий язык знаю хорошо, и вы мне не понадобитесь. Оставайтесь здесь и никого не пускайте. Я должен вручить пану коменданту важный пакет.

Вхожу в кабинет. Толстый рыжий немец встречает меня недовольным взглядом. Я вытянулся, щелкнул каблуками и выбросил, как это делали немецкие солдаты, правую руку вперед. Комендант пробормотал что-то себе под нос.

Нельзя было терять ни секунды. Вместо ответа я опускаю правую руку в нагрудный карман. Немец, видимо, решив, что я полез за документами, молча уставился на меня. Я вынимаю пистолет и стреляю в упор. Комендант валится на сторону без звука. Его залитая кровью голова падает на подлокотник мягкого кресла.

Готов!

Вспоминаю, что надо взять со стола документы. Механически хватаю какие-то списки, чистые бланки и прячу за широкие голенища своих сапог. Спохватываюсь и выкладываю на стол приговор суда народных мстителей о расстреле палача-коменданта.

Кто-то входит с улицы в приемную. Вскрывать сейф нет времени. Стараюсь успокоиться. Тщательно прячу бумаги, пистолет, только что снятый мною с пояса коменданта.

В приемной полицай о чем-то невозмутимо беседует с секретарем. Увидав меня, он вскакивает, щелкает каблуками и вытягивается. Плотно прикрываю за собой дверь.

— Пан комендант сейчас занят. Никого к нему не пускайте, — с наигранным спокойствием и твердостью говорю я и решительно выхожу из комендатуры.