Партизанской тропой Гайдара - [44]

Невозможно подсчитать, сколько их было, «адъютантов» Гайдара, за время нашего с ним пути. Стоило наведаться в какое-нибудь село, как возле Аркадия Петровича (других в его присутствии мальчишки не признавали) вырастал, словно гриб после дождя, какой-нибудь Сашко или Гришко, который с готовностью сообщал, что за обстановка в деревне и много ли немцев, словно сидел и ждал, когда мы наконец появимся. Я не переставал удивляться этому дару Аркадия Петровича мгновенно завоевывать доверие ребят — от пятилетних малышей до комсомольцев. Никаких добреньких слов он им не говорил. Но тянулись к нему гурьбой.

В карманах Гайдара всегда отыскивался какой-нибудь замысловатый волчок. Из куска трофейного провода конструировался самолет. Или, как по волшебству, распахивалась сумка, где хранился огромный запас цветных карандашей. После каждой встречи этот запас ощутимо уменьшался.

Был у меня перочинный ножик со многими лезвиями. Стал я замечать, что Аркадий Петрович часто очень его хвалит. Раз, думаю, нравится — подарю. И подарил.

А тут понадобилось мне шило ремень проколоть, и попросил я у Гайдара на минутку ножик. Он смутился, даже покраснел, а потом сказал, что отдарил его одному парнишке: «Уж больно смышленый хлопчик. Хотелось доставить ему радость. Да и зовут его, как вас, Сашко. Так что вы уж не обижайтесь, Александр Дмитриевич».

В любой избе, куда бы мы ни заходили, Аркадий Петрович через пять минут знал по имени и отчеству всю, часто многочисленную, семью и никогда потом не ошибался. Любой разговор за столом превращался в страстную беседу. В глубоком немецком тылу, не зная, как обстоят дела на фронте, он с такой убежденностью говорил о нашей победе, что дед один мне сказал:

— Бачу, дюже гарна людына твой комиссар, — и, указывая на мои шпалы, добавил: — Ишь сколько у тебя кирпичиков на воротнике. А чего у него нема? Или комиссарам не дают?..

Но я отвлекся.

Майор Алферов со своей группой ушел. Мы заняли их шалаши, расставили дозоры.

Утром близ лесной опушки, где мы ночевали, вдруг раздались два винтовочных выстрела.

Вскоре появился Гайдар. Он вел под конвоем мужчину в гражданском — грузного, круглолицего, испуганного. Когда приблизились, я понял: задержанный пьян.

Аркадий Петрович доложил: стоял в наряде. Приметил на дороге подводу с подводчиком и верхового рядом. Велел остановиться. Подводчик бросился в кусты, а верховой повернул обратно и пустил галопом.

— Пришлось стрелять... Лошадь из-за этого чуть не повредил, — сердито закончил Гайдар. — На телеге несколько мешков муки и неполная канистра спирта.

— Кто вы такой? Ваши документы? — обращаюсь к арестованному.

— Не имеете права меня задерживать...

Стараюсь быть корректным.

Объясняю ему, что мы давно ищем отряд, который находится в этом лесу.

— Много вас, дармоедов, тут по лесу шатается... Всех, что ли, думаете, партизаны в отряд возьмут?..

— Вы разговариваете с полковником Красной Армии!

— Не блести своими шпалами... Я тоже большой начальник...

Гайдар, который стоит позади арестованного, делает мне знак: мол, я сейчас приведу его в чувство.

— Товарищ полковник, — взяв под козырек и незаметно подмигивая, обращается он ко мне, — разрешите вывести задержанного вражеского лазутчика в расход, — и щелкает затвором.

Арестованный моментально трезвеет.

— Не расстреливайте меня!.. Я все скажу...

И он сказал, что зовут его Погорелов, что он заместитель командира партизанского отряда по снабжению. Муку вез в отряд с мельницы.

— А спирт вы тоже на мельнице мололи? — спрашиваю его.

Молчит. И тут я догадываюсь: Погорелов не хотел вести нас в лагерь не потому, что соблюдал конспирацию, а по какой-то иной причине.

Я приказал отконвоировать Погорелова в лагерь.

Вернулся Аркадий Петрович с командиром партизанского отряда Федором Дмитриевичем Гореловым и комиссаром Мойсеем Ивановичем Ильяшенко. Они пришли познакомиться с нашей группой.

Командир отряда тут же предложил нам перебраться из шалашей в домик лесника, что поблизости от их лагеря. Мы согласились.

— Будете в тепле и вроде как заслоном для нас, — добавил Федор Дмитриевич.

Отвожу в сторону Горелова и спрашиваю:

— Зачем вы отпускаете снабженца своего пьяным?

— Как — пьяным?

Тогда я ему все рассказываю. Командир отряда задумывается:

— Интересно, почему это подвода оказалась здесь?..

ГЛАВА XXV. В ПАРТИЗАНСКОМ ЛАГЕРЕ

Партизанский лагерь, куда Ильяшенко и Горелов привели группу Орлова, располагался в негустом лесу близ Леплявы, на маленькой, даже тесной опушке, под крутым обрывом. Лишь несколько дубов и сосен да главным образом густой кустарник защищали лагерь от любопытных глаз.

Жили бойцы в землянках, наспех вырытых еще летом, когда никто не думал, что война будет долгой. А теперь землянки надо было утеплять: ставить печки, приделывать вместо пологов двери, — одним словом, готовиться к зиме.

В центре лагеря у подножия древнего, лукой изогнутого дуба сидело человек тридцать: кто в гражданском, кто в военном, а полный светловолосый человек в шинели проводил политбеседу.

Заключалась она в том, что человек (фамилия его была Бугаев) «с выражением» рассказывал о Семене Котко, который бесстрашно дрался с немцами на Украине в тяжелом 1918 году, и о разных событиях личной Семена Котко биографии, вычитанных в книге Валентина Катаева «Я — сын трудового народа».