Партизанские ночи - [20]

Темная и пасмурная ночь, которая обычно бывала нашим союзником, сейчас затрудняла действия. На ощупь отыскивали мы стыки на рельсах. И тут внезапно обнаружилось, что соединения здесь длиннее, чем обычно. «Личко» пытается развинтить стыки, а я ползком ощупываю руками шпалы и соединения с ними. Под пальцами — холод металла. Да и болты какой-то невиданной формы. Воспользоваться фонариком не могу из-за боязни привлечь внимание.

Путешествия на четвереньках в ту и другую сторону убеждают меня в том, что если бы даже мы и смогли отвинтить несколько болтов, то отогнуть рельс в сторону нам все равно не удастся. Подползаю к «Личко». Он тяжело дышит и потихоньку ругается.

— Возвращаемся! — говорю я «Личко».

У моста я подозвал остальных товарищей, и мы спустились с насыпи. Ничего не поделаешь, если не удается на мосту, то разрушим полотно перед самым мостом. Здесь рельсы крепятся к деревянным шпалам и стыки у них обычные.

Июньская ночь была на исходе, и я приказал товарищам возвращаться в бункер. А мы с «Личко» решили остаться в укрытии, чтобы проследить за результатами. Спрятавшись в хлебах в каких-нибудь 200 метрах от ловушки, мы с «Личко» с нетерпением дожидались поезда.

В тишине летней ночи время от времени слышался шорох полевых зверьков или крик проснувшейся птицы. Постепенно начало светать.

Лежа на влажной земле в хлебах, покрытых росой, я думал о всех тех, кого гитлеровцы обрекли на мучения и гибель. В трех километрах от нас был Освенцим. Я подумал об отце, погибшем там. Не услышит он уже вестей о борьбе партизан, не узнает, что среди них находится и его сын.

Мысли, однако, упрямо возвращаются к железнодорожному полотну. Удастся ли сегодняшняя диверсия? Издалека доносится характерный шум. Слышит его и «Личко». Он высоко задирает свой курносый нос и со сверкающими глазами шепчет мне:

— Идет…

Кивком соглашаюсь с ним. Шум все нарастает. Теперь уже можно рассмотреть поезд. Сердце колотится.

Напрягаю зрение. Со страшным грохотом и треском ввысь взмывает огромная огненная волна. Еще несколько более слабых ударов, и слышится мощное шипение пара. Стальное тело паровоза легло поперек рельсов. Рядом с ним, как щенята, тянущиеся к соскам матери, тесно прижимаются друг к другу товарные вагоны, разбитые, перекореженные, нагроможденные друг на друга. Крики, стопы, одиночные выстрелы… гляжу на «Личко». Он как зачарованный уставился на насыпь. Я дергаю его за рукав.

— Хватит, бежим!

Ползком пробираемся по полосе ржи, прилегающей к лесочку. До нас доносятся крики и проклятия. Неужто обнаружили? Нет, нас никто не преследует. Гитлеровцы пока что думают только о себе.

Вскоре мы уже были в бункере, где товарищи с нетерпением дожидались вестей. Мы были настолько взволнованы, что не могли подыскать слов, чтобы описать, как все было. Я очень сожалел, что весь отряд не мог быть свидетелем нашей добротной партизанской работы.

В тот же день нам сообщили о результатах катастрофы. Паровоз и несколько вагонов были полностью уничтожены. Гитлеровцы тут же принялись расчищать пути. На эту работу они согнали местное население, хватая всех, кто подвернется под руку. Были поданы технические составы. Последствия катастрофы ликвидировали почти 24 часа.

Метод оказался результативным, поэтому мы решили следующей же ночью провести диверсию на линии Освенцим — Затор.

Вечером 24 июня вместе с отрядом, состоящим из шести гвардейцев, я двинулся за Вислу. Собиралась гроза. С юго-запада доносились отдаленные раскаты грома, а небо полыхало молниями. Мы шли навстречу грозе. Оружие и инструменты не давали нам возможности переправиться через реку вплавь. Пришлось задержаться в поисках брода, хотя Вислу я знал достаточно хорошо. Ведь именно здесь я научился в детстве плавать, здесь мы играли с друзьями. С трудом переправились на другой берег. Раскаты грома звучали все чаще. Когда мы добрались до железнодорожного полотна под Пжецишувом, начали падать первые капли дождя. Я был рад такой погоде.

Дождь перешел в проливной ливень. Не успели мы отвернуть и пары гаек, как к нам подошел «Личко». Оказалось, что вместо обычных винтов здесь для креплений использованы костыли, а у нас не было инструмента, чтобы их вытаскивать.

Мы с «Валеком» кончили развинчивать стык и все вместе принялись вытаскивать костыли. Приходилось ломами поднимать весь рельс. К счастью, гроза разгулялась, и мы могли работать без излишних предосторожностей.

На этот раз мы ввели еще одно усовершенствование. По насыпи шли две линии. Чтобы усилить результаты катастрофы и забаррикадировать вторую линию, мы выгнули внутренний рельс наружу.

Усталые, промокшие, мы укрылись в зарослях недалеко от полотна, терпеливо дожидаясь результатов нашего труда. Дождь шумел в листве, вода заливала глаза. Мы промокли до нитки, но упрямо продолжали ждать. Наконец ветер донес мерный, нарастающий перестук колес. Мы смотрели как зачарованные. Сердца наши колотились все сильней.

Внезапно в ночной темноте взметнулся вверх огромный сноп огня и искр, а еще через мгновение до нас донесся страшный лязг железа.

Как выяснилось позже, мы в ту ночь пустили под откос эшелон с автомашинами, двигавшийся на фронт.