Партизанская искра - [86]

Парфентий искоса взглянул на собеседника и равнодушно бросил:

— Ну, скажи.

— Ты помнишь наш разговор с тобой, Парфень, при встрече?

— Помню.

— Помнишь, что я сказал тебе тогда?

— Нет, этого не помню.

— Я сказал, что остался комсомольцем. А еще сказал, что сделаю такое, что ты мне поверишь. И вот я сделал.

— Что же ты сделал?

— А вот что! — Сашка вынул из кармана пиджака сверток в желтой прозрачной бумаге и показал.

— Что это?

— Уйдем подальше. За это дело смерть. Понимаешь?

Несмотря на настороженность, Парфентия заинтересовали и этот таинственный сверток, и нервное состояние Брижатого.

— Идем, — согласился он.

Они зашли в сарай. Сашка развернул сверток.

— Что это? — снова спросил Парфентий.

— Документы.

— Чьи?

— Того убитого унтер-офицера.

Парфентий насторожился. Острая мысль пронеслась в голове. Провокация. Брижатый подослан кем-то.

— Как попали к тебе документы?

— Очень просто. Мотоциклиста убил я, — прошептал Сашка.

— Ты? — недоверчиво спросил Парфентий.

— Не веришь? — Сашка вспомнил наставление Анушку и показал Парфентию парабеллум. — Вот видишь? Это тоже его. Еще дома у меня автомат спрятан, — приврал Брижатый, но, видя, что Парфентий ко всему этому отнесся равнодушно и недоверчиво, снова переспросил.

— И теперь не веришь? Ну на, возьми это, — протянул он сверток, — это секретные документы.

— А что они мне?

— Передашь партизанам.

— Сашко, я тебе говорил и еще раз говорю, что я никакого отношения не имею ни к партизанам, ни к организации, о которой ты упоминал в прошлый раз.

— Парфень, ну как еще доказать тебе? Ну, возьми эти документы и уничтожь их сам, сожги, втопчи в грязь, брось в Кодыму.

— Сделай это сам, если хочешь.

— Я хочу, чтобы ты… чтобы вы поверили мне. Ты не понимаешь, как мне тяжело, что я в стороне. Я чувствовал все время, что вы мне не доверяете.

Все это так походило на правду, что Парфентий начал задумываться: правильно ли поступали они, не доверяя Сашке. Ведь во всем его поведении был виновен его отец. А у Сашки не оказалось такой воли, как у Мити Попика. А с другой стороны, не могли же в жандармерии доверить секретные документы и оружие какому-то мальчишке, даже для провокации.

— Я все сделаю, что мне прикажете. Я убью жандарма, полицая, подожгу что-нибудь, взорву…

Парфентий слушал эти душевные излияния, и сомнения его рассеивались. Непорочная, отзывчивая душа его ответила на горячие заверения комсомольца Брижатого, может быть, по воле отца оторванного от них. И он сказал:

— Ладно, Сашко, иди домой. Завтра встретимся и поговорим.

— Ты увидишь, Парфень, что вы ошибались во мне. Сашка снова вынул парабеллум.

— На тебе его.

— Не надо.

— Я себе достану.

— Оставь у себя.

Простились они, как и подобает товарищам, пожав друг другу руки.

А вечером Парфентий собрал близких товарищей и подробно рассказал о встрече с Брижатым. Все были крайне удивлены его поступком. Удивлены и озадачены. Долго обсуждали этот вопрос, старались хорошенько разобраться и как-то решить, что делать.

— Я думаю, с приемом Сашки в члены «Партизанской искры» нужно пока воздержаться. Поручить Мише Кравцу дать Брижатому трудное задание. И если он его выполнит, тогда рекомендовать, — предложил Митя.

Все согласились с этим предложением и решили поручить Михаилу Кравцу осторожно испытать Брижатого на первой же диверсии.

Глава 21 СИГНАЛ

Антон Щербань заверил начальника жандармерии в том, что крымские школьники, бывшие комсомольцы, причастны ко всем событиям, происшедшим за последнее время в Крымке и ее окрестностях.

Щербань заявил локотененту Анушку, что если ему поручат, он докопается до самого корня и раскроет в Крымке «бандитское гнездо».

Анушку ухватился за предложение Щербаня.

— Помогай, Антон. Я отдаю под твое командование обоих начальников полиции, и Семена, и этого катериновского Проценко. Поможете-я в долгу не останусь.

— Я своему слову хозяин, господин локотенент, ведь я природный полицейский, по наследству.

Анушку был рад, что спихнул с себя самое опасное дело. Он надеялся, что полицейские, взяв на себя инициативу раскрытия партизанской группы, полезут в самую гущу.

— Чёрт их знает, сунешься куда-нибудь и в самом деле свернут голову. Партизаны — народ отчаянный, им не попадайся. Пусть полицейские рискуют, им все равно терять нечего.

С этого дня Щербань стал часто бывать в Крымке. Каждый день, а то и по несколько раз на день, крымские жители видели начальника кумарянской полиции в селе. Он появлялся то на двуколке, то пешком, то верхом на вороном жеребце.

— Что-то зачастил к нам Щербань, — замечали крымчане.

— Кто его знает, может жениться задумал, невесту ищет.

— А может и другое что, чужая душа — потемки.

— Это верно. Да еще такая душа, как у Антона.

Одни поговаривали, что теперь он старшим над всеми начальниками полиции назначен. Другие утверждали, что Щербань разнюхал в Крымке что-то насчет партизан. Но сквозь разные разговоры упорно пробивался слух, будто Антону стало известно, что в селе скрываются партизаны и орудуют будто бы вместе с крымскими хлопцами.

Последнему слуху крымчане верили только наполовину, ибо большинству отцов и матерей и в голову не могло придти, что их смирные, хорошие ребята занимаются такими страшными делами.