Милая сердцу Кодыма! Сколько радости и счастья находил я в прохладных струях твоих. Опаленный степным полуденным солнцем, я бежал к тебе, и ты прохладой своей прочь уносила усталость.
Ты, верная помощница и друг, прими благодарность и низкий поклон…
— Сда-а-а-а-ва-а-айсь! — ревело сразу несколько глоток.
Юноша стоял, окруженный налитыми кровью глазами и хрипящими пастями, из которых несло смрадным духом самогонного перегара.
— Сдавайсь! — прорычал кто-то, шагнув к нему.
Парфентий собрал остаток сил только для того, чтобы выпрямиться и встретить смерть, как подобает смелым. Усталое, бледное лицо его было спокойно. В голубых глазах горели ненависть и презрение.
— Чапаев не сдавался, и я не сдамся! — крикнул он громко и выстрелил себе в сердце.
Разом смолкли голоса. И только эхо подхватило последние гордые слова и, размножая их, понесло вдаль, чтобы услышали все.
И уставив налитые кровью глаза, смотрели живые, которым суждена смерть, на мертвого, которому суждено бессмертие.