Партизанская быль - [54]

В ту же ночь мы с Новиковым получили полное признание Месяцев. Оказалось, что они должны были уйти в рейд и, только перейдя Днепр, начать свою вредительскую работу по заданию, которое им передали бы другие шпионы.

Дело это настолько отвлекло от мысли о разделе соединения, что только к утру я сообразил попросить Новикова:

— Семен Михайлович! Замолвите за меня словечко Федорову! Пусть возьмет в рейд. Ведь все мои товарищи с ним. Один я как неприкаянный.

Не пойму, что с тобой сделалось, — отвечает мне Новиков. — Да разве ты уже забыл, что я сам тоже остаюсь? Я даже не начальник особого отдела. И этими Месяцами занялся по старой памяти — ты прибежал — надо же было разобраться.

Как я мог забыть, что Новиков с нами? Сам диву дался. Я совсем действительно запутался: где «мы», где «они». Если же трезво рассудить, — разве это не одно и то же? Ведь случай с Месяцами показал, что хоть соединение делилось, но интересы оставались едиными. Какие же федоровцы и мельниковцы «не наши»? Вот я увидел, что к ним втерлись предатели, и даже «свое» дело оставил — кинулся на помощь. Также и Новиков. Иначе, конечно, быть не могло.

И через три дня федоровцы уходили. Было яркое весеннее утро. Мы, остающиеся, растянулись по просеке на всю длину федоровского обоза. Но вот раздалась команда, и кони дернули. Сани двинулись.

Федоров расцеловался с Попудренко и поскакал на своем огромном мерине к голове колонны. Попудренко было двинулся за ним, но вдруг осадил своего коня и совсем не по-военному сорвал папаху и стал махать вслед.

И мы все тоже стали махать шапками, фуражками, мокрыми от талого снега и слез платками.

Но вот последние сани федоровского обоза скрылись за деревьями. В лагере стало сразу необычайно тихо, пусто. Никому не было охоты ни ужинать, ни спать. Долго ходили как потерянные, будто от каждого оторвали и унесли что-то живое.

Тяжелая это была ночь.

Заснул я поздно. Слышал, как шептались о чем-то в углу двое молодых парней. А утром увидел, что парней — то этих и след простыл. Поужинали для виду со всеми и спать будто улеглись. А нашли минутку — и дали ходу. Теперь уже, наверно, скоро догонят.

Так случилось не только в нашей землянке. И в других подразделениях были «беженцы» — все больше из числа новичков, молодежи. Старые партизаны, которым, конечно, расставаться было труднее, оказались дисциплинированнее.

И вот он наступил — первый день без своих. Надо было его как-то начинать, начинать новую жизнь, потому что старая кончилась. А ведь эту «старую» жизнь я начал в областном отряде всего полтора года назад. И вспомнилось мне, как был поражен встречей с Федоровым, с членами подпольного обкома; разговор о причине гибели Добрянского отряда, об ошибке партизан, считавших, что они должны воевать только в своих районах.

С тех пор мы сильно расширили свое представление о линии «наших границ». Немало прошли по левобережной Украине, бывали в Белоруссии и на территории РСФСР; но от домов уходили не так уж далеко. Понятие о каких-то «границах» сохранили.

Теперь оказывается, что нам вообще никаких пределов движения не положено. Пошлет командование на Карпаты, на Балканы, на высокие горы, за широкие реки — везде пройдем! Вот какая мы сила. — с гордостью думал я уже без чувства обиды на то, что за эти реки ушли другие. В добрый путь, товарищи!..

Часть вторая

Командир отряда

— Ну, как чувствуешь себя после ухода товарищей? — спросил меня Попудренко, когда я пришел по его вызову в штаб.

Командир весело улыбался, поглядывая на лежавшую перед ним карту. Он положил карандаш и, энергично потирая руки, посматривал на меня испытующим взглядом.

— Как дела, подрывник? Хорошо скомплектована ваша группа? — продолжал он.

— Так точно, — ответил я. — Ребята — что надо. Живые и дельные. Работать можно не хуже прежнего.

— Вот видишь. — сказал Попудренко. — Дела идут, а ты так безудержно рвался в рейд с Федоровым. Не хотел со мной оставаться. Видимо, не уважаешь меня? — Попудренко посмеивался.

Что вы, Николай Никитич! — перебил я командира, увидев, что разговор идет неофициальный — Вы ведь знаете мечту каждого партизана! И про меня вам известно, что хотел гнать врага до Берлина. Если же командование нашло нужным оставить нас на Черниговщине, то и я как дисциплинированный солдат свою мечту отменил. Ведь у вас, Николай Никитич, небось, тоже душа горела, когда прощались?..

Попудренко смолчал, а я от смущения совсем некстати добавил:

— К тому же я дал клятву снять бороду только в Берлине.

— Так вот в чем дело! — Попудренко расхохотался. — В твоей чудесной бороде таится сила роковая? А она, видишь, нам и тут нужна! Теперь принимай новый зарок: носить бороду до соединения с частями Красной Армии. Согласен?

— Условия подходящие! — сказал я. — Как не принять такое предложение?

— Я так и знал, что мы с тобой поладим. — заметил Попудренко и тут же, переменив тон, добавил: — Ну-с, давай приступим к делу. Нечего терять драгоценное время.

Я встал перед командиром по команде «смирно» и ожидал распоряжений.

— Нет, нет! Ты сядь, — сказал он мне, указывая на место за картой, разостланной на ящике-столе.