Партизанская быль - [18]
И вдруг на середину выходит наш солидный начхоз — Василий Логвинович Капранов. — А ну, давай «барыню»! — кричит он Тихоновскому и как топнет, как поплывет, да подскочит. Телогрейку сбросил, улыбается, подмаргивает и даже вприсядку сумел! — Вот это сила! — подсмеиваются партизаны, а Капранов будто забыл, что у него склады пусты. Руки в боки, гуляет по кругу и подпевает: «Чоботы, чоботы вы мои! Наробили хлопоты вы мени, гоп, гоп.»
Навстречу Капранову вылетела как птица наша лучшая плясунья — медсестра взвода Авксентьева — Нонна Погуляйло. Это черниговская восемнадцатилетняя красавица. Тут начхозу уж никак нельзя ударить лицом в грязь. «Гоп, гоп!» — уже не поет, а рявкает почтенный Василий Логвинович, и сапоги его так и мелькают перед изумленными партизанами.
Федоров, улыбаясь, стоит в кругу, а комиссар Дружинин кричит ему на ухо: — Смотри, Алексей Федорович, какие таланты у нас в лесу хранятся!
Услышали бы тогда оккупанты наше веселье — испугались бы, пожалуй, не меньше, чем смелой операции.
Трое суток отряд простоял здесь на отдыхе, празднуя первое тепло. Тут нам ничто пока не угрожало. Но партизаны спокойной жизни не искали: командование наметило маршрут. За три дня разведка обернулась и доставила нужные сведения. Колонна оставила уютный, ласковый лес.
Позднее мы узнали, что этот лес прозван Соловьиным. Уж не мы ли те соловьи?..
В родном селе
В один прекрасный день понадобилось пойти на разведку в село Машево — место, где я родился и прожил детство.
День на самом деле был прекрасный: ночная гроза освежила землю. С восходом солнца сильнее запахли цветы и травы. Весело пели на разные голоса птицы. Дышалось привольно, шагалось легко.
Мы втроем вышли из лагеря, расправив грудь пошире, невольно любуясь окружающим нас привольем. Конечно, так свободно шли недолго. Пришлось согнуться и вспомнить: мы сейчас не хозяева на родной земле.
Остановились на опушке. Вот перед нами освещенное солнцем поле. Дальше за полем, на косогоре, видно хорошо знакомое мне кладбище. Над, ним высятся старые вербы. За вербами подымаются большие, окружающие церковь липы, а за липами и церковью — село.
Я не мог оторвать глаз от кладбища. Узнал склонившуюся вербу — под ней похоронили в 1917 году мою мать, Степаниду Митрофановну. Целыми днями просиживал я тут. Ходили со мной на могилу и младшие сестры. Дома нам жизни не было: там хозяйничала злая мачеха. А когда умерла бабушка Анисья, за ней — дед, нам стало совсем худо.
Ох, памятна мне эта верба! Под ее тенью прошло такое тяжелое детство, что впору было и сейчас слезу уронить. И нынче на сердце было тяжело: каково смотреть на родные места и сознавать, что не можешь свободно ходить по ним.
Товарищи окликнули меня из-за кустов. Я не сразу сообразил, о чем они говорили. В поле появились люди. Бугристый даже рассердился:
— Что на тебя столбняк нашел?
У Васи Кузнецова душа была почувствительнее. Он не стал ругаться, а только подозвал меня и подал свой, недавно взятый с гитлеровского полковника бинокль.
— Посмотри-ка, — сказал он, — получше! Кто тут из твоих земляков подходящий?
Я начал разглядывать пришедших на огороды людей. Это всё были женщины и как будто — незнакомые. Но я увидел шедшего за конем мужчину. Друг детства — Алеша Головач!
— Всё! Кого надо, того и нашел! Сидите пока тут.
Я добрался до подводы, оставленной Алешей в тени кустов близ огорода. На ней нашел бутыль с холодным квасом. Тут же лежал платок с хлебом, огурцами и куском сала. «Хорошо живешь, Алеша», — подумал я, прикладываясь к горлышку. По дороге в Машево мы пили воду из луж. Я отпил из Алешиной бутыли несколько глотков, но больше ничего не тронул: полагал, что он и сам мне последнее отдаст.
Вот приближается мой друг. Маленькая лошаденка еле тащит соху. Алеша не видит меня — согнулся, надулся, крепко сжимает ручки своего дореволюционного орудия — помогает коняшке. Подходит все ближе. А мне даже интересно: где он эту музейную штуку откопал. Неужели сам сделал?
Как ни странно — первой заметила меня лошадь. Тогда увидел меня и Алексей. Не подошел, не окликнул, вытащил соху из борозды, счистил босой ногой глину и погнал лошадь дальше.
В чем дело? Я оглянулся — поблизости никого нет. Снова глянул на Алексея: лицо бледное, руки дрожат, лошадь погоняет зло и растерянно. Так вот что! — испугался. Конечно же — испугался меня! Не видел никогда с бородой. Мог и не узнать.
Я, не вылезая из-за укрытия, тихонько окликнул его:
— Алеш! Не узнал? Подойди на минутку! Не поворачиваясь ко мне, он буркнул:
— Чего вам тут?
— Что ж ты старого друга не помнишь? Артозеева не узнаешь?
Тогда Алексей все с таким же постным лицом подошел и остановился метрах в пяти.
— А-а-а. Артозеев. Чего ты тут? Есть приказ коменданта — задерживать подозрительных. Так что. Да что тебе тут?
— Как что? Я — не подозрительный, я — партизан. Мало ли что мне тут нужно. Я — на своей земле, и с земляком, с другом разговариваю. Или ты уже не друг, а фашистский прислужник?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жизненный путь выдающейся русской певицы Надежды Васильевны Плевицкой (1884–1940) завершился поистине трагически. В смертный час рядом с ней не оказалось ни одного близкого человека. Исчезли те, кто ее страстно и нежно любил и кого она дарила своей любовью. Хуже того, от нее отвернулись все, кто многие годы ей рукоплескал, кто искренне восторгался ее талантом, кто плакал, слушая ее голос. Они не простили Плевицкой того, что, стараясь заслужить возможность вернуться с чужбины на родину, она согласилась участвовать в невероятных по изобретательности операциях советской разведки.
Издание представляет собой первую часть автобиографии известного этолога, биолога и выдающегося популяризатора науки Ричарда Докинза. Книга включает в себя не только описание первой половины жизни (как пишет сам автор) ученого, но и чрезвычайно интересные факты семейной хроники нескольких поколений семьи Докинз. Прекрасная память автора, позволяющая ему поделиться с нами захватывающими дух событиями своей жизни, искрометное чувство юмора, откровенно переданная неподдельная любовь и благодарность близким доставят истинное удовольствие и принесут немало пользы поклонникам этого выдающегося человека.
Элла Владимировна Венгерова — известный переводчик с немецкого языка, лауреат премии им. В. А. Жуковского. Достаточно сказать, что знаменитый роман Патрика Зюскинда «Парфюмер» в переводе Э. В. Венгеровой был переиздан десятки раз. Ее «Мемуарески» — это воспоминания о детстве, школьных и студенческих годах, о работе в Библиотеке иностранной литературы, в НИИ культуры, в издательстве «Искусство» и РГГУ. Но книга Венгеровой не обычная семейная сага на фоне истории, как это часто бывает, а искренняя, остроумная беседа с читателем, в том числе о творческой работе над переводами таких крупных немецких писателей, как Петер Хакс, Хайнер Мюллер, Георг Бюхнер, Эрик Мария Ремарк и многих других.
К юбилею создания легендарной группы! Rolling Stones представляет новую книгу, которая станет идеальным подарком для верных поклонников группы. Песни, которые стали историей, музыка, которая знакома каждому. Взгляд изнутри — это уникальная возможность оказаться в закулисье вместе с Миком Джаггером, Китом Ричардсом, Чарли Уоттсом и Роном Вудом. Увидеть все глазами счастливчика Доминика Ламблена, который провел 40 лет рука об руку с группой. Сумасшествие в концертном зале «Олимпия» в 60-х, декадентские турне 70-х, туры в поддержку легендарных альбомов «Exile On Main Street» и «Some Girls» — Ламблен видел абсолютно все! Более 100 уникальных, ранее не публиковавшихся фото из архива автора и ранее не рассказанные истории из личной жизни музыкантов.
«Мы подходили к Новороссийску. Громоздились невысокие, лесистые горы; море было спокойное, а из воды, неподалеку от мола, торчали мачты потопленного командами Черноморского флота. Влево, под горою, белели дачи Геленджика…».