Партизанки - [43]

Однажды, вернувшись, как и обычно, из города, Тина неторопливо, с таинственным видом достала из телеги весь облепленный сеном, но новенький и совершенно исправный радиоприемник.

— Подарок вам от молодежи города, — пояснила она, скромно отходя в сторону.

Мы просто поражались мужеству и выдержке этой простой женщины. Ведь почти на каждой улице оккупированного врагом города, из которого она только что вернулась, были снова, в который раз, вывешены многочисленные приказы с категорическим, ультимативным требованием немедленно сдать все имеющиеся у населения радиоприемники!

— Вообще-то я не трусиха, — призналась чуть позже Тина. — Но на этот раз нервы едва не сдали. Еду по городу… Жара, пыль, дышать нечем. И куда ни посмотришь — всюду серо от солдатских мундиров. Кажется, будто все взгляды направлены прямо на тебя. И вот впереди — патруль. Два здоровенных фашиста: «Хальт, партизан!..» Сердце у меня так и оборвалось. «Ну все, — думаю, — приехала!» А потом, когда глянула я им в глаза, до того сонными и равнодушными они мне показались, просто ужас! «Что-то здесь не так, — соображаю. — Знали бы, что я партизанка, по-другому бы смотрели!» Улыбнулась я им через силу и вежливо так отвечаю: «Найн, пан, никс партизан!» И паспорт свой подаю. Почитали они, полистали, на телегу кивают: что, мол, везешь? А один даже сено начал ворошить. Показываю им кульки с солью, а сама думаю: «Только бы под рогожу не полезли — тогда уж ничего не спасет!» Начали они кульки щупать, а я с детьми мысленно прощаюсь… Но рогожу почему-то поднимать не стали, лень, видно, было. Ни слова не говоря, пошли дальше…

После этого случая командование решило категорически запретить ей вывозить из Осиповичей что-либо, кроме разведывательных данных. И соли, конечно. Это во-первых. А во-вторых, чтобы сократить до минимума степень риска, которому каждый раз подвергалась разведчица, мы попросили ее в дальнейшем поддерживать связь лишь с какой-то одной связной в Осиповичах. Это в какой-то степени уменьшало опасность провала хотя бы временно.

Однако Тина запротестовала.

— Вы не имеете никакого права жалеть меня, — горячилась она. — В жалости я никогда не нуждалась и нуждаться не буду. А вот в силы мои верьте, обязательно верьте! Городские подпольщики-комсомольцы с риском для жизни собрали для вас оружие, патроны, гранаты. И все это нужно вывезти. И уж тут, хотите или нет, без моей помощи вам не обойтись! Чтоб вывозить оружие ночью — даже и думать нечего. Остается одно — переправлять днем. А с этим, сами понимаете, пока никто вернее меня не справится! И знаю я, на что иду.

Что мы могли на это ответить? Отдавать все свои силы и даже жизнь, если потребуется, справедливой борьбе с врагом — это было, бесспорно, ее неотъемлемое право. Нам оставалось лишь убедительно и настойчиво просить Тину беречь, насколько это возможно, себя и тщательно продумывать, взвешивать каждый свой шаг, ни на минуту не забывая об осторожности.

Но предусмотреть абсолютно все было, конечно, невозможно. И я не могу не вспомнить сейчас короткий эпизод из боевой судьбы Тины, когда лишь счастливая случайность спасла ее от неминуемой, казалось бы, гибели.

В Осиповичи Тина попала уже под вечер. Пачка листовок и сводок Совинформбюро была на этот раз не очень большой, и, спрятав ее под кофту, а повозку с лошадью оставив у друзей, она не спеша отправилась на квартиру связного-подпольщика.

Проходя по глухой окраинной улочке, женщина посторонилась, уступая дорогу двум основательно подвыпившим и нетвердо державшимся на ногах солдатам. Однако те, мутными глазами оглядев ее стройную фигуру, совершенно неожиданно преградили ей путь.

Некоторое время они в упор разглядывали Тину, обмениваясь какими-то замечаниями, а потом один из них, неторопливо, по-хозяйски, протянув руку, сорвал с нее грубый, деревенской вязки платок, надвинутый низко на лоб, почти до самых бровей.

Должен заметить, что Тина была на редкость хороша собой. Высокая, стройная блондинка, с густыми, чуть вьющимися волосами, она не могла не привлекать к себе внимание. На лице ее с удивительно правильными чертами особенно выделялись глаза — умные, живые и очень добрые.

Но все, чем так щедро одарила ее природа, с приходом на родную землю врага надо было тщательно прятать. И молодой, красивой женщине пришлось надеть черное, поношенное платье, закутать лицо платком, оберегаясь от липких, омерзительных своей вседозволенностью взглядов оккупантов. Но иногда случалось, что и это не помогало.

Платок упал к ногам партизанки, и гитлеровец, обменявшись восхищенным взглядом со своим приятелем, грубо и больно схватив женщину за руку, потащил ее во двор ближнего дома.

Положение было совершенно безнадежным. И разведчица, оглядываясь в отчаянии по сторонам, хорошо понимала, что помощи ей ждать неоткуда. Улица по-прежнему оставалась пустынной, и только в окне одного из домов мелькнуло чье-то испуганное лицо. Мелькнуло и тотчас же исчезло.

Дело принимало дурной оборот: листовки и сводки Совинформбюро в любой момент могли посыпаться на землю, к ногам озверевшей солдатни. И тогда — конец! Поняв, что терять уже нечего и что вот-вот она будет раскрыта, Тина, изловчившись, с силой укусила запястье гитлеровца, который по-прежнему упрямо и грубо тащил ее во двор.