Когда сознание вновь посетило его, внизу уже были люди. Берёзу, на которой он висел, нагнули, верёвку перерезали, и сквозь кровавую пелену Олег увидал тонкое, прозрачное, как фарфор, девичье лицо с длинными глазами, склонившееся над ним.
— Я чего? Я ничего. Это всё Бабайка шалит. Его штуки, — произнёс чей-то хриплый голос, напоминающий медвежье ворчание.
— Полежи, пусть кровь отольёт, — ласково произнесла девушка, положив прохладную ладонь Олегу на лоб. Сразу стало хорошо, захотелось спать.
В следующий раз он очнулся от мерной качки, и понял, что его, как младенца, несёт на руках сквозь лес здоровенный мужик. От мужика уютно пахло дымом костра, беломорно-спиртовым перегаром. Вот спустились на несколько шагов вниз, и Олег очутился под землёй. Его положили на какой-то топчан и, накрыв сверху тулупом, оставили одного.
— Что ты с ним делать хочешь? Зачем приволокла? Разве не видишь — мент это? — перекатывался за дверью ворчливый медвежий бас.
— У него нога больная. Отлежится — и уйдёт, — отвечал девичий голос, — Не ворчи, Домкрат. Пойди лучше, кипятку принеси. Я ему компресс сделаю.
— Сварить его в этом кипятке… Сдаст нас всех… Мурло ментовское…
— Иди-иди! — прикрикнула девушка и спустилась в землянку к Олегу.
— Кто я? Где ты?… — то есть наоборот — Где я? Кто ты? — сознание мутилось.
— Ты на пасеке. Это омшаник — где пчёлы зимуют. Я — Индига, пасечника внучка. Я тебе сейчас ногу вылечу. Ты — мент?
— Следователь прокуратуры Столбов. Удостоверение в нагрудном кармане.
Индига склонилась над его ногой и принялась бормотать. Потом наложила тёплый, пахнущий мёдом и травами компресс. Длинные глаза девушки склонились над его лицом, и Олега начало втягивать в какую-то воронку. Пол завертелся, от керосинки, висящей в изголовье, в глазах Индиги разгорались красные огоньки.
— Иди, зовут! — раздался хрип Домкрата снаружи.
Она встала и пошла к выходу.
— Посмотри, пожалуйста, тут одного… пациента, — произнёс глуховатый голос и добавил тихо: — Народ хочет крови… Это кто у тебя тут?
— Да так один, ногу в лесу подвернул…
Шаги удалились. «Странные, однако, бандиты», — подумал Столбов, проваливаясь в сон…
— Кто они? К кому ты ходила?
— Не суйся в это. Они хорошие. А ты… Не совсем пока тухлый. Ещё светишься. Несчастный только. Пьёшь. Жена ушла.
— Откуда знаешь?
— Я, если захочу, любого человека вижу. Вашим их никогда не взять. Ваши все — морёныши. Души нет, воняют, как падаль.
— А они?
— Они живые. Светятся. Ты слепой, а я вижу, кто как светится. Уходи.
— Куда?
— Пока отсюда. А там — и от своих уходи. Твои — падалью воняют…
… Что это было — сон или реальный разговор, Олег так никогда и не понял. Его разбудил бивший из-под навеса утренний луч солнца. Птичий хор заливался от счастья. Он повернул голову и увидал надпись краской из баллончика: «Всё вернётся!» Он лежал на крыльце сельмага. Олег вскочил. Вероятно, вид его был комичен, потому что тут же раздался ехидный старушечий возглас:
— Городской! Нажралси хуже поселкового!
Олег встряхнулся, заправил рубаху и заковылял независимой походкой в сторону РОВД.
«… Бескорыстные бандиты, связь с пасекой, нечистой силой и медведем-оборотнем. Неплохо. Что, интересно, на это скажет руководство», — размышлял Юрий Чаплин, меряя шагами кабинет и отхлёбывая из стакана горький, явно отдающий цикорием и контрафактом, «Нескафе». Остановившись перед зеркалом, он вспомнил допрос Шохина и выкинул перед собой несколько раз руку, имитируя жест колдуньи. Неужели так вот можно управлять людьми?
— Репетируем, штандартенфюрер? — Чаплин смутился.
— Ничего, ничего. Чужие убеждения уважаем, — в зеркале отразилась криво ухмыляющаяся рожа Столбова.
— И где пропадал три дня? — попытался перехватить инициативу Чаплин.
— Почему три? — на этот раз смущён был Столбов.
— Потому что сегодня третье мая. Кучелапова нет, в посёлке хозяйничают бандиты. И вообще…
— Третье, говоришь? Так… Ну, ну, рассказывай!
— Да нет, это ты рассказывай…
Олег навалился грудью на стол, и почувствовал под курткой что-то твёрдое. Он сунул руку за пазуху и извлёк… фляжку. Ту самую, что унёс в зубах медведь… Стоп. Получается, что медведя не было? А значит, и остального ничего не было? И этих длинных колдовских глаз? Всё — сон? Где ж я был всё это время? Вот чёрт!
— Слышь, Юрий Борисыч. Плесни-ка кофейку. И, если можно, с прицепом…
* * *
… — Значит так, — кофейку плесни! — Значит, старушка жила и никого не трогала. В профилактории всю жизнь — медсестрой, — Бабай пытался рассказывать внятно и грызть тетеревиную ногу одновременно. — И тут оказывается, что профилакторий приватизирован, всё жильё сносится, и наша Анна Леонидовна всю зиму прожила в овощной яме — как вам сюжет? А на месте профилактория губер свою охотничью избушку воздвиг. На двадцать мультов.
— Гасить! — отозвалась Хельга, прихлёбывая из кружки крепкий чай, — чего там!
— Дак губера-то так и так гасить, — резонно заметил Домкрат. — С бабулькой что делать будем? Я её знал, душевная женщина.
— А поехали! На месте разберёмся! — Хельга поднялась от костра, вкусно потягиваясь.
— Поехали! — воскликнул гнусавым голосом длинный нескладный юноша в очках, захлопнув ноутбук, — Поехали, разберёмся! Да? — и он, искоса бросив победоносный взгляд на Хельгу, уверенно направился к джипу.