Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая - [23]

Основными мишенями неоконсерваторов были вовсе не маоистские романтики, которые даже в те мрачные дни в начале 1990-х гг. пользовались весьма скромным влиянием. Самая большая опасность для КПК исходила от политических либералов, что в китайском политлексиконе соответствует правому крылу. Неоконсерваторы винили их в беспрестанном лоббировании интересов частной экономики, а также в разнузданном критиканстве партии, что якобы и привело к разжиганию волнений 1989 г. Либералы, утверждал манифест, потребовали «тотальной реформы системы собственности и в итоге нацелились и на политическую систему, в первую очередь КПК, желая довести дело до развала всего текущего порядка». Неоконсерваторы решили не уклоняться от схватки, а напротив, повысили ставки, заявив, что партия должна переоформить собственность на крупнейшие государственные активы на свое имя.

Проштамповка имени партии на документах о праве собственности принесет массу выгод, заявляли они. Годами не получается решить болезненный и запутанный вопрос о том, кто чем владеет. Многочисленные формы государственной собственности, расписанной по министерствам, предприятиям, военным и правительственным ведомствам, плюс непонятные отношения в правах на различные виды активов и потоки прибыли, напрочь лишают возможности обмениваться общественными благами и извлекать из них пользу. Неоконсерваторы утверждали, что прямое владение партией решит проблемы одним росчерком пера. Вдобавок это было политически выгодным шагом, коль скоро КПК встанет в один ряд с растущими госпредприятиями, чтобы отражать зарождающуюся политическую конкуренцию со стороны частников.

Частный сектор, говорили неоконсерваторы, вообще «никакого отношения не имеет к партии», и его следует держать в узде. Что же касается экспериментов с приватизацией и диверсификацией видов собственности госкомпаний, это дело надо прекратить. Подобные изменения допускаются лишь в случае «мелких предприятий с серьезным дефицитом». Другими словами, всяческий нежизнеспособный шлак, образовавшийся в госсекторе, можно распродать, а вот крупные компании в ключевых отраслях надо сохранить для государства.

Одна из причин, почему либеральные оппоненты с энтузиазмом принялись громить манифест, заключается в именах участников группы, его разработавшей: уж очень это были высокопоставленные лица. В паре с Ян Пином, партийным ветераном-активистом, главным организатором совещания был Пань Юэ, занимавший в ту пору пост замглавреда газеты «Чжунго цин-няньбао» («Молодежь Китая»), который проводил рабочее время «пустив побоку свои обязанности, и знай себе размахивал сотовым телефоном». В ту пору владение мобильником — размером чуть ли не с кирпич — было символом либо особого статуса, либо принадлежности к гонконговской триаде, и вот почему в Китае сотовый телефон первой волны в шутку называют «Старшим братом»: здесь звучит отголосок титула, под которым известны мафиозные боссы Гонконга. У Пань Юэ не было связей с уголовным миром, однако имелось право привилегированного доступа к системе благодаря тестю, высокопоставленному военному. Пань доказал, что обладает собственными навыками энергичного политического дельца. В конце 1990-х гг. он преобразился в самого громогласного чиновника от экологии, а после XVII-ro съезда КПК (2007 г.) его влияние пошло на убыль.

Сыновья революционных «бессмертных» и прочих высших руководителей более года посещали семинары, организованные Панем и Яном. Апофеозом стала встреча в гостинице «Пекин» в конце 1991 г. Окончательная версия документа в 14 тысяч иероглифов была подготовлена чуть позднее под надзором Чэнь Юаня. Интеллектуалы и либеральные обозреватели, зачахшие в ссылках на периферии или высланные за границу по следам событий 4 июня, с особым наслаждением принялись бичевать происхождение участников этой встречи. Они приклеили им ярлык «Клуб плейбоев», а сам манифест назвали «Белой книгой партийной фракции царевичей». Один из критиков высказался так: «По сути, это предложение без особых церемоний переводит активы, номинально принадлежащие народу численностью 1,1 миллиарда человек, в руки КПК, которая составляет лишь 4 % от этой цифры». Критика оказалась настолько дискредитирующей, что газета «Молодежь Китая» отмежевалась и от конференции, и от ее документов. Впрочем, идея была убита более прагматичным политическим соображением: прямое владение государственными активами подаст фатальный сигнал о слабости партии, а вовсе не о ее силе. «Предложение такого рода может оказаться весьма рискованным, — сказал один из участников встречи. — Если партия заберет себе право собственности, это станет сигналом, что она готовит страховочную сетку, потому как судно дало течь и тонет».

В тот период предчувствие кораблекрушения витало в воздухе. К середине 1990-х гг. финансовые столпы коммунистической системы и центрального правительства начали разрушаться. Пекинский экономист Ху Аньган привлек внимание вождей, высказав зловещее сравнение, словно ледяным душем окатившее тех членов Политбюро, которые беспокоились о своем месте в истории. Собираемые Пекином налоги, заявил он, уже упали ниже уровня, который наблюдался в Югославии непосредственно перед ее распадом.