Партия большевиков в Февральской революции 1917 года - [3]

Во второй половине 20-х годов появляются и первые научные историко-партийные работы по Февральской революции. К. Шелавин в своей книге «Рабочий класс и ВКП(б) в Февральской революции» предпринял первую попытку выяснить численность и состояние партии в канун февраля 1917 г. Автор привел данные по партийным организациям 13 наиболее крупных городов, а также по Московской губернии и Уралу. И хотя эти цифры в большинстве случаев были занижены, автор сделал правильный вывод. «…Большевики к февралю 1917 г., — писал он, — сколотили организацию, исчислявшую тысячи передовиков-пролетариев, и этим заложили фундамент своей конечной победы. Такого кадра не было ни в одной партии»[22]. Шелавин в общих чертах исследовал нелегальную деятельность партии и ее работу в легальных организациях. Правильно отметив, что «было бы совершенно напрасно искать в Феврале организованности Октября», он в то же время проявил недооценку организующей роли большевистской партии в дни февральского переворота. Это привело его, на наш взгляд, к ошибочному заключению, что «никакого организационного центра восстания у большевиков в решающий момент не оказалось»[23].

Ту же ошибку в той или иной форме повторил Я. А. Яковлев в своей в целом интересной и содержательной работе «Февральские дни 1917 г.». В ней он со всей категоричностью утверждал, что «никакого действительного руководства ходом революции со стороны бюро Центрального Комитета большевиков не было и не могло быть… Руководство большевистской партии выражалось не в том, что тов. Шляпников давал те или иные лозунги. Оно выражалось совсем в ином: сотни и тысячи рабочих, учившихся на большевистской «Правде» в 1912–1914 гг., прошедших школу 1905 года, знавших о непримиримой по отношению к войне позиции большевиков, воспитанных на неурезанных лозунгах революции против самодержавного режима, сливаясь с толпой, иногда выдвигаясь из толпы вперед, стихийно оформляли стихийное же движение сотен тысяч, выдвигая действительно революционные лозунги, поднимая красные флаги, ведя толпу против городовых и офицеров. Таков был тип большевистского руководства в февральские дни»[24].

Бесспорно, что правдисты-рабочие, воспитанные нашей партией, сыграли огромную роль в февральские дни 1917 г., но почему их надо противопоставлять организационным центрам большевизма, в том числе и Русскому бюро ЦК, которое ведь выдвигало не «лозунги Шляпникова», а лозунги Ленина, лозунги партии и настойчиво внедряло их в сознание пролетарских масс? Такое противопоставление не может быть оправдано.

Для историко-партийной литературы тех лет вообще характерна недооценка сил, которыми большевики обладали в преддверии Февральской революции. «Большинство партийных организаций накануне 1917 года было разгромлено полицейскими преследованиями»[25],— писал Ем. Ярославский, хотя именно накануне 1917 г. партийные организации в значительной степени оправились от полицейских разгромов и добились заметного увеличения численности партийных рядов. Делясьсвоими воспоминаниями о работе Петербургского комитета и революционном движении в канун февраля1917 г., В. В. Шмидт утверждал: «На воле почти никого не осталось из тех, кто бы мог руководить этимдвижением. Остатки руководящих товарищей были арестованы, всякая связь с районами была прервана. На воле остался небольшой состав Бюро ЦК, но и онс арестом ПК потерял связь с районными организациями»[26]. Краски здесь явно сгущены. Ведь после ареста В. В. Шмидта и других членов ПК в декабре 1916 г. Петербургский комитет вскоре был восстановлен и продолжал активную деятельность, а Русское бюро ЦК все время поддерживало тесную связь с Выборгским райкомом.

Чем же объясняется такой серьезный просчет историко-партийной литературы 20-х годов? Некоторые исследователи считают, что воспоминания А. Г. Шляпникова, как члена Бюро ЦК, оказывали «влияние на то, что историки того периода недооценивали организационную работу большевиков в период Февральской революции»[27]. Но причина заключается не в этом. Ведь Я. А. Яковлев, например, упрекал Шляпникова в противоположном — в «безмерном преувеличении степени организационного руководства движением со стороны большевиков»[28].

Скорее можно говорить о влиянии М. Н. Покровского, который в своих «Очерках русского революционного движения XIX–XX вв.», появившихся в 1924 г., утверждал следующее: «К весне 1917 года все элементы революции были налицо… Не было только налицо одного условия… не было той партии, которая была на сцене в 1907 г., которая провела первую революцию… Благодаря тому, что в первый момент этой партии на сцене не оказалось, получилась длинная, восьмимесячная агония старого режима…».[29] Нетрудно видеть, что тем самым, во-первых, сбрасываются со счетов объективные факторы, прежде всего определившие ход событий в феврале — марте 1917 г., а во-вторых, вольно или невольно принижается роль партии, которая и в дни Февральской революции была с массами и во главе масс.

В те годы М. Н. Покровский был признанным главой исторического фронта, и влияние его несомненно. Но главная причина заключалась в другом — в скудности документальной базы, в неразработанности самого материала о деятельности партии, ее центров и отдельных организаций в период войны и Февральской революции. В последующие годы происходит накапливание такого материала.