Паршивая овца - [160]

Он вновь улыбнулся.

— Мы уже давно не употребляем их. Только в редких случаях, когда приходят фараоны.

— Наверное, для арестантов?

— Нет, для фараонов.

— Ясно. Ты не знаешь, где сейчас Латор?

— Алекс? Нет. А разве он не звонил тебе?

— Я еще не был в офисе. Я случайно видел его вчера днем, но он убежал.

— Убежал?

— Его пытались сбить. Кстати, какая у тебя машина?

Он усмехнулся.

— Не считаешь ли ты…

— Нет.

— Старый мини-автобус. За два километра от него ты уже видишь облако ржавой пыли.

— Это был «форд-скорпио».

— Ну и? — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Ты не знаешь, у кого такая машина?

— Нет. Но ведь не считаешь же ты… что кто-то пытался его сбить?

Я кивнул.

— Наверное, несчастный случай. Простое совпадение.

— Ты так думаешь? Послушай, Хауген. Что он, собственно, из себя представляет? Откуда он взялся?

— Алекс? — Пойдем выйдем на свежий воздух. — Он направился к входной двери.

Я последовал за ним. Фрёкен Бисмарк за стойкой проводила нас пристальным взглядом. Тяжелым, как свинец. Я был рад, когда за нами захлопнулась дверь.

На крыльце он вытащил пачку сигарет, предложил мне закурить, спокойно воспринял мой отказ и засунул сигарету в рот, прикурив ее от оранжевой одноразовой зажигалки. Затем закашлялся и глубоко вдохнул то, что называл свежим воздухом.

Шел дождь. Чтобы защитить от дождя сигарету, он прикрыл ее рукой.

— Александр Латор, — сказал он, лукаво улыбаясь. — Я знаю его уже почти… восемь лет.

Я ждал продолжения.

На его лице появилось совершенно необыкновенное выражение, словно он мечтал о чем-то романтическом. Словно он вообще не стоял на ноябрьской лестнице под мерзким дождем, а сидел в солнечном парке английской усадьбы и рассказывал мне о своей первой любви, которую не видел уже много-много лет.

— Я учился в Лондоне. В университете. Он тоже там занимался. У него была крошечная стипендия, которую ему дал какой-то религиозный фонд, специально организованный в его родном городе для обучения чернокожего населения. Он потратил почти все. Ему не давали разрешения на работу, и скорее всего его бы в самом скором времени вынудили уехать домой. Так что это ни в коей мере не был для него милый Лондон.

Он прикусил губу. Его взгляд скользнул по голым кронам деревьев парка вниз по дороге Святых к ряду будок контрольных постов новой кольцевой дороги, где в скором времени придется платить за въезд в город. Пейзаж очень напоминал границу какого-нибудь восточноевропейского государства.

— Именно в то время, так уж все сложилось, я получил большие деньги. Мои родители, активные члены организации «Помощь церкви», разбились на вертолете. Они оставили довольно приличное состояние, и я оказался единственным наследником. Я сам был единственным ребенком в семье, и у меня не было родственников. — Он бросил на меня быстрый взгляд. — Должен тебе сказать… Что для старого радикала было настоящим шоком внезапно оказаться миллионером.

— Значит, это было огромное состояние?

Он кивнул.

— Мой отец с умом размещал свой капитал, а на себя они почти не тратили денег. Я звал их последними самаритянами. Я считал, во всяком случае одно время, что им следовало поддерживать движения освобождения в мире. Но когда они внезапно погибли, оставив мне такую кучу денег… Я решил не тратить их на себя. Я хотел почтить память родителей. Я подумывал, не перевести ли мне все деньги на счет «Помощи церкви» или организовать собственный фонд. Но затем я решил сделать по-другому.

— Как именно?

— Мне хотелось все держать под контролем. И в политическом аспекте тоже. Я как раз познакомился с Алексом. Я решил превратить его в своего подопечного. Другими словами — оплатить его образование и оказать хотя бы одному человеку из третьего мира услугу.

— А образование он должен был получить в Норвегии?

— Нет-нет. — Он усмехнулся. — Мне совсем не хотелось поддерживать деньгами норвежскую систему образования. Но он хотел получить образование инженера-технолога нефтяной промышленности. В этом случае было естественно приехать к нам.

— А как вы смогли все это сделать чисто практически?

— Я положил деньги на счет с самыми большими процентами, какие только смог найти. Два раза в год я перевожу определенную сумму. Конечно, с учетом роста цен, на его личный счет.

— И эта сумма равняется…

— Как раз на этот вопрос я не вижу не малейшего основания отвечать. Главным для меня было объяснить тебе наши отношения с Алексом. Своего рода гуманитарная помощь.

— Причиной моего вопроса послужило мое посещение его квартиры сегодня утром.

— Ну и что?

— Да то, что если ты оплатил его видео- и аудиоаппаратуру, то у тебя должны быть средства, которые позволяли бы профинансировать строительство рыбоконсервной фабрики среднего размера на восточном побережье Африки.

— У тебя типичные взгляды норвежского моралиста. Если бы ты знал, из какой семьи он происходит…

— Именно об этом я и просил тебя рассказать.

— Это невозможно описать. Он вырос в соломенной хижине, без отца. Начал работать в восемь лет. Мыл полы в бараке местной шахты, а когда подрос, стал работать там сам. А по ночам читал. Потом ему удалось получить стипендию… Я с удовольствием даю ему возможность пожить в роскоши. Кроме того, его аппаратура ничем не отличается от той, что стоит в комнате любого норвежского подростка.