Паром - [29]

Вдруг бац! И сами все на дне.

Спасайся от хандры и сплина,

С парами алкоголя — ввысь!

У нас такая дисциплина:

Нам, не допив, не разойтись.

Все пьют и даже бьют посуду

Недорогого образца.

И только мы всегда, повсюду

Все допиваем до конца.

Не то чтобы от страсти пылкой

Горазды выпить тут как тут,

Томит сомненье над бутылкой:

Грядет запрет? Или сопрут?

И кто осудит нашу склонность?

У нас национальный стиль!

Достигнутая завершенность —

Опорожненная бутыль!

Над нами шаткость и непрочность,

Сердца пустуют и казна.

Тем неизменней наша точность —

Бутылку допивать до дна.

Какая жажда нас изводит?

Чем россиянин одержим?

Объем обиды превосходит

Объем посуды со спиртным.

Долой ханжу или невежду!

О полной трезвости потом…

Сначала выпьем за надежду

На паузы между питьем!

В Париже на публичной казни…

В Париже на публичной казни

В толпу Тургенев окунулся.

Но сей сюжет кроваво-грязный

Не выдержал и отвернулся.

В Париже на публичной казни

Быть Достоевскому случилось.

Глядел он прямо, без боязни,

Как с плахи голова скатилась.

Кто был добрее и честнее.

Неужто спорить нам до гроба?

Страны родимой ахинея.

И невдомек, что правы оба.

Тот страшный мир, где мы замкнулись,

Я разомкнул и ужаснулся:

Там все от казни отвернулись.

Или никто не отвернулся!

Совесть

Дарвина великие старанья,

Эволюции всемирная волна.

Если жизнь — борьба за выживанье,

Совесть абсолютно не нужна.

Верю я — в картине мирозданья

Человек — особая статья.

Если жизнь — борьба за выживанье,

Выживать отказываюсь я.

Есть бессовестность, конечно, но не это —

Тянут люди трепетную нить —

Неизвестному кому-то, где-то

До смерти стараясь угодить.

Кто создал чудесный этот лучик,

И кого он не пускает вспять?

Погибали лучшие из лучших.

Чтобы этот лучик не предать.

Говорить, конечно, можно много.

Многое понятно между строк.

Совесть есть, друзья, реальность Бога,

И реальность совести есть Бог.

Есть странный миг любви…

Есть странный миг любви. Ее пределы

Особенно заметны ночью в стужу.

Когда душа уже не греет душу,

Еще усердней тело греет тело,

Как бы попытка страсти полыханьем

Возжечь любовь искусственным дыханьем!

Но обрывается… Раскинулись в тиши

Две неподвижности — ни тела, ни души.

Поэту

Нет щедрости щедрей, чем Пушкин.

И не пытайся быть щедрей.

Читатель скажет: — Новый Плюшкин,

Незванный гость среди гостей.

А здесь на музыку атака.

Куда ты в музыку полез?

На Блока и на Пастернака

Ушла вся музыка небес.

Но если ты поэт и воин.

Попробуй, с хаосом сразись!

Великий Тютчев недостроен.

Поскольку бесконечна мысль.

Исповедь абсурдиста

Сумасшедшая страна,

Сумасшедшая жена,

Сумасшедшие друзья.

Можно жить или нельзя?

Надо приструнить страну,

Надо приглушить жену.

Сдать немедленно друзей

В исторический музей.

Лопнет, как струна, страна.

Обхохочется жена.

Скажет, поглядев в окно:

— Не пойти ли нам в кино?

А друзья в музее в ряд

Истуканами стоят.

Шепчет каждый истукан:

— Есть и водка, и стакан.

Вещи

Да, вещи тянутся к вещам,

И никому от них не тесно.

И это внятно мне и вам,

И даже почему-то лестно.

Но в некий, непонятный час.

Как колокол над головою:

— Встань и иди! — ударит глас

С неслыханною прямотою.

— Встань и иди! — великий глас.

Судьбы сладящая тревога.

Но ты среди вещей погас.

Баррикадируясь от Бога.

— Встань и иди! — впадая в транс.

Не выбросив себя наружу.

Ты упустил последний шанс

Спасти, быть может, свою душу.

Что остается? Без затей

Жить, ничего не нарушая.

Платком, легчайшим из вещей,

Глаза порою осушая.

Красота

Какие проводы и встречи,

Далекий юг, далекий год!

Пришвартовавшийся под вечер.

Дышал, как пахарь, теплоход.

Она у поручней стояла.

Светясь собой из полутьмы.

Глазели на нее с причала

Гуляки разные и мы.

Фигуры легкой очертанья.

То ли улыбка, то ли смех

И льющееся обаянье

Ни на кого или на всех.

Благославляю изумленность

Ее прозрачной красотой.

Тобой, летучая влюбленность,

И недоступностью самой!

Гремело рядом: — Вира! Майна!

В кофейне затевался пир.

Непостижима ее тайна.

Но ею постигают мир.

Лицо, бледнеющее в нимбе

Чуть золотящихся волос.

Причал. Богиня на Олимпе

И заглядевшийся матрос.

Плач по Черному морю

А.Х

С ума сойти! Одна секунда!

Где моря теплый изумруд?

Одесса, Ялта и Пицунда —

Для нас умрут или замрут?

Потеря в памяти хранится,

Другим потерям — не чета:

России — южная граница,

России — летняя мечта.

России — южная граница.

Страна от самой Колымы

Сюда мечтала закатиться

И отогреться до зимы.

Суля вселенскую свободу,

Россия, смыслу вопреки.

Тебя разбили, как колоду.

Картежники-временщики.

Измордовали твою сушу,

Порастащили по углам.

Но море Черное, как душу,

Хотелось крикнуть: — Не отдам!

Где горы зелени, где фрукты.

Где на закате теплоход?

Всё разом потеряла вдруг ты.

Оставив земляков-сирот.

России южная бездомность.

Где пляж горячий, где песок?

Где моря Черного огромность

И кофе черного глоток?

Слон

Что главное в зверинце? Слон.

Там, где имеется в наличье.

Всемирной пошлости заслон

И лопоухое величье.

А простодушный его вид —

Есть богатырская примета.

Переминается. Стоит

Горою, ждущей Магомета.

Его доверчивая лень

Не ждет удара ниоткуда.

Но столь доступная мишень

Смущает даже лилипута.

Как тянется к нему дитя,

Как рад, могучему, ребенок!

Детей на спину громоздя,

Он сам играет, как слоненок.