Паром - [20]

Схватившись за голову, стонет.

Сбирая камни, путь тяжел.

Но ум, смирившийся погромщик.

Работает, как честный вол,

Душа — надолго ли? — погонщик.

Памяти Чехова

Он был в гостях и позвонить домой

Хотел. Но странно — в памяти заминка.

А ощущалось это как грустинка.

«Стареем, — он подумал, — боже мой.

При чем тут грусть? Грусть — старая пластинка.

Какой-то дрянью голова забита.

Как редко, кстати, я звоню домой…»

И вдруг припомнил — жизнь его разбита.

Цветы

И я любил свеченье роз,

Бутонов вздернутые пики,

Разбросанные после гроз,

И сжатый аромат гвоздики.

Весна, весна кому не лень

Букеты за городом нижет,

А одуревшая сирень

Сама ломающего лижет.

И в вазах жаркие цветы.

Недолгие дары вокзалов,

Как те хохочущие рты

Над светлой влагою бокалов.

Какие я букеты вез.

Какие девы улыбались!

Но чаши царственные роз

Как в страшном сне вдруг осыпались.

И орхидея на груди.

Слегка сладящая, как дынька…

Скажу, господь не приведи.

Тебя — гниение и линька.

Оплот последней красоты

Там, над альпийскою тропою,

Простые горные цветы,

Устойчивые к скотобою.

Форели

Не то что б вышел провиант,

А так, забавы ради.

Принес форелей лейтенант.

Поймал на водопаде.

К огню присел продрогший гость.

Он молод был и весел.

Одежду мокрую насквозь

Он у огня развесил.

Я в руки взял еще живых.

Хватавших воздух глоткой.

Была приятна тяжесть их.

Как тяжесть самородка.

Я трогал плавники и хвост.

Оглядывал форелей.

Вдоль спин, как отраженье звезд,

Накрапинки горели.

Где тайна этой красоты

Прохладной и лучистой?

Печать среды? Печать воды

Высокогорной, чистой?

Одолевая непокой

И смутное ненастье,

Форель дрожала под рукой,

Как вероятность счастья.

Удач я в жизни не искал.

Но все-таки, но все же

Такая ночь, такой привал

Иных удач дороже.

Зачем мы ехали? Куда?

Не помню — и не надо.

Но не забуду никогда

Ту ночь у водопада.

Хребта заснеженный гигант

В холодном лунном свете,

Тебя, товарищ лейтенант,

И три форели эти.

Обслуга

Официанту, и шоферу,

И слесарю, и полотеру

Даем на чай, даем на чай,

Мол, на, бери и не серчай!

Но тайное сомненье гложет,

Догадкой смутною тревожит.

Как будто обещал им счастье,

А вместо счастья — маргарин.

И это чувствует отчасти

На чай берущий гражданин.

Не потому ли не впервые

Берет надменно чаевые

И, нас же вывалив, как сор.

Стреляет дверцею шофер!

Орлы в зоопарке

Орлы, что помнят свои битвы поименно.

Дряхлеют за вольерами и спят.

Как наспех зачехленные знамена

Разбитой армии владельцев небосклона.

Небрежно брошенные в склад.

Вдруг вымах крыл! Так что шатнулась верба

За прутьями. Что вспомнилось, орел?

Плеснув, в бассейне вынырнула нерпа,

Но зоопарк не понесет ущерба:

Кругом железо, да и сам тяжел.

Другой срывается на гром аэропорта.

Все перепуталось в опальной голове.

Он, крылья волоча, шагает гордо.

Приказа ждет, а может быть, рапорта.

На босу ногу в дачных галифе.

Положительные эмоции

Бывает, от тоски сдыхая

И ненавистью полыхая

К себе и к жизни: тлен и прах!

…Долга трамвайная стоянка.

Двух эфиопов перебранка.

Тьму усугубивших впотьмах.

Вдруг, Боже, запах каравая.

Звон запропавшего трамвая!

Пошло! Пошло! И впопыхах

Летит окурок прямо в урну.

Как метеор в кольцо Сатурна,

Вскочил, и поручни в руках!

Определение скуки

Отчаянья девятый вал

Подхватывал, бывало,

Выныривал, переплывал.

Вжимался пальцами в причал.

Вновь набегающий смывал —

Бултых с причала!

Печаль, понятную уму,

И грусть вечернюю в дыму

Превозмогу, оттаяв.

И только скуки не пойму —

Страданье негодяев.

Минута ярости

Чтоб силу времени придать,

Перезавел часы опять,

И снова лопнула пружина.

Опять бежать к часовщику.

Как на поклон к временщику?!

Взорвись, замедленная мина!

И с этим хвать часы об стол.

Я время с треском расколол,

Детали к черту разлетелись!

Быть может, мы уже в конце,

И каменеет на лице

Доисторическая челюсть.

Память

Поздравить с днем рождения забыл.

Потом забыл и самый день рожденья.

И вот приносит почта извещенье,

Что умер друг. А он его любил.

Он плакал одиноко в темноте.

О чем? О том, что некогда, когда-то

Была забыта маленькая дата.

Образовалась щель. И мы не те.

Он плакал, но и думал что есть сил

О том, что сам он некогда, когда-то

Забвением, пускай условной, даты

Начало смерти друга положил.

И собственного, может быть, конца

Началом стала щелочка зиянья.

Но эту мысль, и не без основанья.

Он не хотел додумать до конца.

Слепой

Когда ударит свет в оконце

И вскрикнет ласточка в саду,

Слепой, проснувшийся от солнца.

Глаза откроет в темноту.

Что впереди? Давно немолод.

Давно впотьмах пустынный зрак.

Что зимний день? Там темный холод.

Что летний день? Горячий мрак.

Но есть любимый сон о детстве:

Подсолнух в золотой пыльце

И никаких грядущих бедствий…

Там свет. И мама на крыльце.

Так что ему реальность яви?

Сон, что его врачует стон,

Он предпочесть не только вправе —

Явнее яви его сон.

Явней — над этой черной ямой

И потому над пустотой,

Помедли, свет, помедли, мама,

Гори, подсолнух золотой…

Ребенок

Первозданною радостью брызни

И рассмейся от счастья навзрыд!

За невидимой бабочкой жизни

По лужайке ребенок бежит.

Косолапые эти движенья,

Человек, человек, человек!

И зеленой земли притяженье.

Убыстряющее разбег.

Пузырящийся парус рубашки

Да кудряшки, и только всего.

Верноподданные ромашки