Пароль: "Директор" - [82]

Такая «невинная» практика сильно действовала на нервы людей, оказавшихся в штаб-квартире бюрократизированного террора. У них не было причин сомневаться в способности гестаповцев в любой момент привести в исполнение свои хладнокровные угрозы. Не оставляет сомнения, что окажись их узники более стойкими, гестаповцы прибегли бы к самым жестоким пыткам.

Но могли бы пытки или угроза их применения дать исчерпывающее объяснение капитуляции друзей Шульце-Бойзена во время ареста? Ведь на самом деле подчиниться гестапо их заставила, говоря словами Дэвида Даллина, «внезапная слабость души и утеря боевого духа, которые являлись психологической предпосылкой капитуляции». Писатели — создатели антифашистских легенд впоследствии описали полную героизма и страданий жизнь заключенных. На самом деле тюремные камеры на Принц-Альбрехтштрассе были немыми свидетелями морального краха людей, который можно с уверенностью назвать беспрецедентным за всю историю шпионажа.

Сопротивление антифашистов рухнуло во многом потому, что фронт их состоял из совершенно разных людей, неспособных противостоять последнему и самому жестокому испытанию. В одиночных камерах, отрезанными от всего мира, один на один с изощренными следователями тоталитарной полицейской машины, оказались идеалисты и авантюристы, шпионы и борцы Сопротивления, противники нацизма и оппортунисты, наемные убийцы и ловцы удачи. Что, к примеру, могло объединять верного члена «Гитлерюгенда» Герберта Гольнова и бескомпромиссного сталиниста Шульце-Бойзена, правоверного христианина Гертса и марксиста Харнака, левого теоретика-социолога Риттмайстера и оппортуниста Куммерова, гадалку Анну Краус и агента-парашютиста Коэнена?

Даже последовательный Харнак признал, что, несмотря на личные мотивы, как немец он не должен был поступать так, как сделал это во время войны. Като Бонтье ван Беек писала матери: «Мама, занятие таким делом особой славы не приносит».

Как бы то ни было, во что ещё им оставалось верить, когда стало известно о крахе европейской сети «Красной капеллы» и, что ещё хуже, о том, что их советские руководители попали в лапы гитлеровского гестапо? Ведь арестованные советские офицеры изо всех сил старались помочь своим новым немецким хозяевам обратить на путь истинный последних оставшихся агентов «Красной капеллы». Ходили слухи, что ведущего агента «Кента» следует искать в подвале дома на Принц-Альбрехтштрассе, где он пишет для гестапо объемистый отчет о своей работе с Шульце-Бойзеном и Харнаком.

Военные сводки также не вселяли надежды. Гитлер с союзниками приближались к зениту своей власти. Красная Армия на Кавказе, видимо, находилась на грани поражения, в Северной Африке Роммель бил британцев, на Дальнем Востоке азиатские владения Британской империи и Америки пали под натиском Японии.

Только Шульце-Бойзен отказывался считать игру проигранной иррационализм остался основным его жизненным кредо. В тюрьме Харро составил план, по которому, как ему верилось, сможет спасти друзей. В конце сентября Харро намекал, что тайно переправил в Швецию германские правительственные секретные документы, и в случае их публикации многим руководителям Третьего рейха не поздоровится. Копков и Панцингер попались на эту уловку и немедленно вызвали отца Шульце-Бойзена, (тот между тем вернулся на флот и служил начальником флотского штаба в Голландии). К нему обратились за помощью.

Суть истории о документах в Швеции описана капитаном Эрихом Эдгаром Шульце: «В случае, если его (Шульце-Бойзена) или его друзей приговорят к смертной казни, эти бумаги будут переданы британскому или советскому правительству и опубликованы. Если бы его план так и остался в тайне, а Германия проиграла войну и правительство Гитлера пало, эти документы послужили бы доказательством, что он и его соратники вполне достойны стать членами нового германского правительства».

Панцингер предложил капитану Шульце сделку: если тот сможет убедить сына вернуть документы в Германию, на суде обвинение в государственной измене будет снято и останется только обвинение в шпионаже. Законопослушный капитан взялся за порученное дело, но Шульце-Бойзен не стал с ним даже разговаривать.

В начале октября он, похоже, изменил свое мнение и сам предложил сделку: передача шведских документов в обмен на обещание гестапо не выносить ему с соратниками смертный приговор до Рождества 1943 года (по его мнению, война к тому времени уже должна была закончиться).

Копков хладнокровно согласился на эти условия: он-то прекрасно знал, что власти, отвечавшие за казни, не станут забивать голову какими-то обещаниями гестапо. Капитану Шульце ещё раз пришлось совершить паломничество в Берлин, и 12 октября ему снова удалось встретиться с сыном. Однако на этот раз Шульце-Бойзен признался, что никаких документов не существует, и он просто выдумал эту историю, чтобы помочь друзьям. Старый Шульце кинулся наводить справки: станет ли гестапо придерживаться своего обещания. Штрюбинг вспоминает: «Копков ответил, что не уполномочен давать подобных обещаний». И Харро понял, что игра проиграна.

У многих заключенных зародилось сомнение в правоте их позиции. Не все разделяли горячее желание Хорста Хайльмана умереть за шефа. Даже сам Харро стал подавать признаки капитуляции. Это стало ещё очевиднее, когда животный инстинкт самосохранения перевесил все прежние идеалы и заслонил казавшиеся непоколебимыми принципы. Желание выжить заставило многих перейти на службу режиму, который они ненавидели, и никто не сделал это с такой легкостью, как Шульце-Бойзен. Пребывая в каком-то странном издевательско-циничном настроении, тот помог выследить своих прежних друзей в Министерстве авиации. Либертас Шульце-Бойзен надеялась сыграть роль свидетеля обвинения на стороне гестапо; ещё до самоубийства Куммеров предложил создать новое оружие для вермахта. Коэнен помог гестапо в радиоигре с Москвой. Даже Грета Кукхоф начала сочинять стихи в честь Адольфа Гитлера.