Пароль - Балтика - [39]

Узнал Иван и о параде на Красной площади. Пройдя торжественным маршем по брусчатке перед Мавзолеем В. И. Ленина, войска шли на фронт, находившийся уже в нескольких десятках километров от столицы.

Своими глазами видел балтийский летчик идущие на фронт войска и танки. На крышах домов виднелись пулеметные гнезда, позиции зенитных батарей находились близ мостов. Если потребуется, зенитки смогут прямой наводкой бить по танкам, как не раз поступали ленинградские артиллеристы.

Вернувшись на Балтику, Борзов доложил о выполнении задания, рассказал о том, как живет прифронтовая Москва.

— Сталин в Москве? — спрашивали друзья. — В Москве, — отвечал Борзов, задававший этот же вопрос в штабе авиации Военно-Морского Флота.

— Наша задача ясна, — сказал Преображенский, выслушав Борзова. — Так бить фашистов, чтобы они ни один самолет и танк не смогли перебросить к нашей родной столице.

Двадцать пять ДБ-3 повел в бой полковник Преображенский. В правом пеленге — Плоткин, Борзов, Пятков; в левом — Победкин, Иван Шеликасов. Шеликасова очень любили дети. Идет ли на отдых или на аэродром — следом ленинградские ребятишки. Любили его за улыбчивость, за фокусы, охотно показываемые по первой же — просьбе, и за смешную привычку дергать себя за нос. Владимир Кротенке и Николай Иванов по хронометру установили: Шеликасов делает это через каждые пятьдесят семь секунд. Андрей Ефремов под хохот однополчан с серьезнейшим видом справлялся у Шеликасова после боя:

— Не потерял нос?

Как нужна шутка после тяжелого вылета! Летят вперед торпедоносцы. Снова удар по Тосно. Этот населенный пункт в сорок первом упоминался так же часто, как под Москвой Петрищево, Волоколамское шоссе. Поочередно и вместе группы Плоткина, Тужилкина, Дроздова, Борзова бомбят врага. Морозной ночью техник Ситников и мотористы готовили к сотому с начала воины вылету машину Героя Советского Союза Ефремова. Не сомкнули глаз до рассвета. Но когда пришел летчик, смогли доложить:

— Самолет готов к вылету!

Ефремов и штурман Задорожный повели балтийцев курсом к станции Чудово. На бреющем отыскали эшелон. Бомбы легли точно, вагоны вспыхнули. Второй заход. Бьют зенитки — угрожающе близко; и Ефремов, приказав стрелку-радисту и штурману открыть пулеметный огонь, маневрирует, снова приближаясь к станции…

Бомбовые атаки балтийских летчиков сливались с могучими ударами Советской Армии под Москвой. Хотелось снова и снова летать на врага, громить его. На Хельсинки вылетели, воодушевленные сообщением о разгроме фашистов под Москвой. Особенно отличились Алексей Пятков и Евгений Шевченко. Штурман Шевченко сбросил над прибрежной частью финской столицы зажигательные бомбы и в зареве нашел корабли. Двадцать прожекторов схватили самолет. Все зенитки вели огонь по ДБ-3 Пяткова. "Мессершмитты"-перехватчики мелькали в пространстве, а Пятков и Шевченко не уходили они и должны были принять на себя весь огонь и все внимание в то время, когда Борзов и его ведомые приближались к базе противника.

Декабрь сорок первого — самое тяжелое время блокады Ленинграда. Холод. Обстрелы. Бомбардировки. И голод.

Фашисты решили разрушить Эрмитаж. Разбило снарядом портик, поддерживаемый атлантами. Гудела от осколков Александрийская колонна.

Балтийцы только что разгромили фашистский аэродром. Усталый и голодный, Ефремов направился на командный пункт. Спросил:

— Сегодня еще полетим?

— Нет, горючее подвезут только завтра.

— Может, сольем из поврежденных самолетов? — предложил летчик.

Так и сделали. Преображенский, Борзов и Ефремов визуально отыскивали тяжелые батареи.

— Мне кажется, горючки хватит еще на один рейд, — сказал штурман Соколов.

— Значит, летим, обстрел Эрмитажа прекратился.

Правофланговый морской гвардии

18 января 1942 года приказом наркома Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецова полк, которым командовал Преображенский, был преобразован в Первый гвардейский. Первый в морской авиации! Из Москвы доставили боевое знамя. Вручал его командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц. Эскадрильи выстроились на границе летного поля. Командующий поздравил полк с присвоением гвардейского звания, пожелал новых побед во имя Родины и, обняв Преображенского, передал ему знамя.

Холодный ветер развевал алое полотнище. Преображенский, крепко держа древко, опустился на колено и произнес взволнованно первые слова гвардейской клятвы:

— Родина, слушай нас!

— Родина, слушай нас! — могучим эхом отозвался полк.

— Сегодня мы приносим тебе святую клятву на верность.

— …Клятву на верность, — повторили Ефремов, Плоткии, Борзов, Котов, Иванов, Пятков, Шевченко, Лучников, Дроздов, все летчики и штурманы, стрелки-радисты, весь технический состав.

— …Пока наши руки держат штурвал самолета, пока глаза видят землю, пока в нашей груди бьется сердце и в жилах течет кровь, мы будем драться, громить, уничтожать фашистских зверей, — повторяет вместе со всеми, преклонив колено, Иван Борзов.

— …Гвардейцы не отступают. Гвардеец может умереть, но должен победить.

Именно так и воевали балтийцы.

На поиск командира

Морозным февральским днем сорок второго года полк во главе с Преображенским перебазировался из-под Ленинграда в тыл и сразу же получил задание: ударить по эшелонам с вражеской техникой на железнодорожных путях в районе Пскова. Наскоро перекусив, вылетели. Хохлов проложил курс на железнодорожный узел. Бомбили эшелоны под жестоким зенитным огнем. В тот момент, когда Хохлов нажал кнопку сбрасывателя, самолет встряхнуло, левый мотор захлебнулся, выведенный из строя прямым попаданием снаряда. Но бомбы сделали свое дело — внизу взметнулось пламя. Вспыхнули цистерны с горючим. Преображенскому пришлось все мастерство и самообладание приложить, чтобы вывести самолет из зоны обстрела. Осколки попали и в правый мотор, и его винт уже не давал необходимые обороты. Сообщить о случившемся командир не мог: разбита рация. Ведомые, попав в облачность, потеряли командира. Ранняя ночь вступала в свои права. Одинокий самолет, снижаясь помимо воли Преображенского, медленно удалялся от Пскова в район гнилых болот. Чтобы машина не перевернулась, командир сажал ее "на живот", не выпуская шасси.