Пародии. Эпиграммы. - [21]

Гудки

ре-вут.

Ударники

фабричные,

Вас

зовут.

И я зову:

Асэ-е-ву!

Пролэтэр

в литэратэр

Эсэсээр!

Прежних дней

каркасики

Сданы

в ар-хив.

Маститые

классики

В пыли —

ап-чхи!

Я им

могилу

вырою —

Пожалте

в гроб!

Я рифмами

жонглирую —

Алэ-оп!

Вверх

вниз,

Вниз

вверх.

За

ткнись,

Гу

вэр!

Гувэр, за

ткнись!

Со

ци

а

лизм!

Б. К о р н и л о в

ПЕСНЬ

Зряще мя безгласна, бездыханна,

с вздутым выражением лица,

не вымайте пулю из нагана,

шкуру не сымайте с жеребца.

Жеребец стоит лиловой глыбой,

пышет из его ноздрей огонь,

он хвостом помахивает, ибо

это преимущественно конь.

Поелику саван я скидаю,

всуе плакать, друзи и родня,

задираю ногу и сидаю

на того арабского коня.

Без разгону на него стрибаю,

зрю на географию страны,

непрерывно шашкою рубаю

личность представителя шпаны.

Я рубаю, и ни в коем разе

промаху рубанье не дает.

Личность упадает прямо наземь,

не подносит и сама не пьет,

Возлегает от меня ощую,

впрочем, на ощую наплевать,

ибо надо самую большую,

безусловно, песню запевать.

Запеваю, ставлю исходящий

номер во главу ее угла

и ховаю одесную в ящик

письменного моего стола.

"Крестьянский" поэт

РАЗДВОЕНИЕ

Помогите, братцы!

Больше нету мочи!

Я — полукрестьянин,

Я — полурабочий.

Справа — рожь густая,

Цветики, природа,

Слева — шум моторов,

Мощный гул завода.

Справа — посиделки,

Зов родной тальянки,

Слева — цех слесарный,

Домны и вагранки.

Разрываюсь, братцы,

На две половины:

Справа — сивый мерин,

Слева же — машины.

У меня ведь, братцы,

Нету милой Маппы,

Сиротой расту я

Без родного Ваппы.

Что мне делать, братцы?

Жизнь сечет крапивой.

За авансом, что ли,

Двинуть красной нивой?

Нива моя, нива,

Нива дорогая,

Почему с тобою

Не растет другая?

Я бы днем работал,

Я не спал бы ночку, —

Все стихи писал бы…

По рублю за строчку!

В. Луговской

СУХОЖИЛИЕ

1

Товарищи!

Хорошая ли, плохая ли

На дворе погода, дело не в этом.

Товарищи! Главное, чтоб критики не охаяли

И признали меня молодым поэтом.

Мне двадцать шесть. Я пишу со скрипом,

Так тверда бумага и чернила густы.

Товарищи! Мое поколенье не липа,

Оно занимает высокие посты.

Мое поколение, говорю не хвастая,

Зубные врачи, монтеры, мастера,

Мое поколение ужасно очкастое,

Костистое, сухожильное, ура-ура!

Сегодня мобилизовать в поход решили мы

Опухоли бицепсов на фронт труда.

Мозги проколоты сапожными шилами.

Товарищи! Это, конечно, не беда.

Пусть дышат они широкими порами.

Но если опять задуют ветра,

Мы ринемся ассирийцами, египтянами, айсорами

С учетными книжками, ура-ура!

2

И так сочиняются ритмы и метры.

Про ветры и гетры и снова про ветры.

Как ветер лечу я на броневике

С винтовкою, саблей и бомбой в руке.

И голосом зычным поэмы слагаю

Назло юнкерью и назло Улагаю.

То ямбом, то дактилем, то анапестом,

Наотмашь, в клочья, с грохотом, треском.

От первой строки до последней строки

Ьетер играет в четыре руки.

Талант, говорят,

Кентавр, говорят,

Не глаза, говорят,

Фонари горят.

Ветер крепчает. В груди весна.

Строфы разворочены. Мать честна!

Эх, жить начеку

Молодым парнишкой.

Пулемет на боку,

Маузер под мышкой.

До чего ж я хорош —

Молодой да быстрый,

Под папахой вьется клеш,

Да эх, конструктивистский.

Ветер, стой! Смирно! Равняйсь!

На первый-второй рассчитайсь!

Кончается строчка.

Стоп!

Точка!

П. Маркиш

ЗАПЕВ

(Отрывок из вступления к поэме)

Сквозь строй бездонных бездн и млечные системы,

К протуберанцам солнц пути преодолев,

Для пламенной космической поэмы

Я отыскал неслыханный запев.

Вселенский хор гремит в надкрайности сверхзвездной

Превыше хладных лун и сказочных планет,

И мировой аккорд плывет над звучной бездной

В спиралях круговых стремительных комет.

Отверзлось все очам, что прежде было тайной,

И в грудь мою проник пылающий мажор.

В спиралях мировых, в сверхзвездности надкрайной

Аккордом мировым гремит вселенский хор.

Сквозь строй бездонных бездн и млечные системы

К протуберанцам солнц пути преодолев,

Для пламенной неслыханной поэмы

Я отыскал космический запев.

В. Маяковский

МОСКВА — МАДРИД

Довольно.

Еду,

от злости

неистов,

Кроя

живопись

наших

дней.

АХРРы

пишут

портреты

цекистов,

Демонстративно

забыв

обо мне.

Я

любого

ростом

не ниже.

Речь

стихами

могу

сказать.

С меня

портрет

напишет

в Париже

Не аховый

АХРР,

а сам

Сезанн.

Хотя не осень —

кислейший вид.

Москва

провожает

слезливым

глянцем.

Мамаша!

Утритесь!

Еду

в Мадрид.

Вернусь

оттуда

испанцем.

Приехал.

Ясно —

в кафе

попер.

Про

го

ло

да

ешь

ся,

странствуя.

За каждым

столиком

тореадор.

Речь,

конечно,

испанская.

Уткнувшись

в тарелку,

ем

спеша,

К тому же

голод

чертовский.

А сзади

шепот;

— Дон Педро

Ша!

Это же

Ма

я

ков

ский!!!

— Да ну?!

— Ей-богу!

Шипит,

как уж,

чей-то

голос

гнусавый:

— Вы знаете?

Он —

Колонтаихин

муж

И внук

Морозова

Саввы!

Снежной

глыбой

ширится

спор.

— Ваша

испанская

Роста

хромает.

Он —

из Севильи

тореадор,

Под кличкою:

Ковский

Мая.

Шляпу

схватив,

задаю

стрекача.

Куда там!

И слева,

и справа

Толпы

испанцев

бегут,

крича:

— Дон

Маяковскому

слава!!!

Прошу

убедительно

граждан

всех:

Если

какие

испанские

черти

Скажут,

что я —

африканский

леф,

Будьте

любезны —

не верьте!

РАЗГОВОР С ПУШКИНЫМ

Александр

Сергеич,

арап

московский!

Сколько

зим!

Сколько

лет!

Не узнаете?

Да это ж

я —

Маяковский —

Ин

ди

ви

ду

аль

ный

поэт.

Разрешите

по плечу

похлопать.

Вы да я,

мы оба,

значит,

гении.

Остальные —

так —

рифмованная

копоть,

Поэтическое

недоразумение.

Вы — чудак:

насочиняли

ямбы,

Только

вот —

печатали

не впрок.

Были б живы,

показал я

вам бы,

Как

из строчки

сделать

десять

строк.

Например:

— Мой дядя

самых