Парниша, открой дверь! - [11]

- Да, хорошо посидели, - говорю. - Зато весело, правда? И будет что вспомнить. А теперь можно и по домам - улюлю, баиньки.

Они было направляются к двери, но я их останавливаю. Знаю я их хмыриную натуру. Небось на лестничной клетке еще пара хмырей ошивается, меня поджидает - иначе, чего бы здесь эти так спокойненько пиво, цедили?

- Парадное у нас закрыто, так что прошу сюда. И распахиваю окно.

- Третий этаж... - балдеет хмырь.

- Ныряй. Тут не глубоко, - предлагаю ему дулом бластера.

Хмырь, кряхтя, влезает на подоконник и сигает вниз. Слышится глухой удар. Жаль, что там земля, а не мостовая.

- Должок с меня за пиво, - говорю хмыренышу и сую ему в карман пятак. Это тебе на трамвай.

И выпроваживаю его вслед за хмырем. Затем закрываю окно и развязываю Старикашку. Сердце у него колотится, глаза на лоб вылезли, сам дрожит весь и сказать ничего не может. Вскрываю ему банку пива, хмыриным ножом нарезаю хлеб и докторскую колбасу.

Выпил он пива, поел. Вижу, лицо розовеет, в глазах живой блеск появляется.

- Оклемался? - спрашиваю.

Кивает головой. Не совсем видно, да размусоливать с ним некогда. Того и гляди, хмыри снова появятся, но уже не вдвоем, а десятком целым, как возле рынка.

- Домой тебе пора, - говорю ему, - в свою реальность.

Он еще быстрее кивает.

- А вы мне грифель вернете? - с надеждой спрашивает.

- Нет, - отрезаю я. - Ты моей рукой дверь в свой мир нарисуешь - и дуй.

- Не могу я без грифеля вернуться, - лепечет Старикаш и чуть не плачет. Мне его сдать нужно...

- А нашим мальчикам-каннибальчикам на стол в виде жаркого попасть не хочешь? - вкрадчиво спрашиваю я. - Или с хмырями еще раз повстречаться? Они ведь в следующий раз покруче себя вести будут.

- Нет! - трясется он.

- Тогда давай, рисуй.

Задумался он. И так ему блин, и так. Вижу, выбирает, какой же блин лучше. Уже прогресс - раньше он об этом и говорить не хотел. Видно, хорошо его хмыри прижали!

Подумал он, вздохнул горестно и голову понурил.

- А вы за мной следом не пойдете? - спрашивает.

"Уломал-таки!" - радостно думаю я и тут уже сам задумываюсь.

Чистенький мир, видно, у него. Может, получше мечты моей золотой шестьдесят первого года.

- Не хочешь? - спрашиваю.

Краснеет он, глазки прячет и головой отрицательно мотает.

- Слово даю, - обещаю я, - что двери за тобой сотру.

Поверил он мне. Всегда он мне верит. Аж противно. Ведь ни разу я слово свое не сдержал.

Но и он не дурак оказался. Дверь моей рукой нарисовал, но с наборным замком.

- Может, отдадите все-таки грифель? - спрашивает он на прощание.

- Нет. Я ведь тоже жить хочу.

- Тогда, пожалуйста, отвернитесь, - просит он, а сам опять конфузливо краснеет, что девица нецелованная. Стыдно ему, что шифр тайком за чужой спиной набирать будет.

Пожимаю плечами и отворачиваюсь.

Старикашка замком застрекотал, набирая нужное слово, а затем дверь вдруг хлопнула, но стрекотание осталось.

- Уже? - спрашиваю.

Молчание.

Оборачиваюсь и вижу, что Старикашка исчез, а буквы в замке крутятся, слово заветное шифруя. Вот те раз! Ни "прощай", ни какого другого последнего слова Старикашка мне не сказал.

Горько мне стало. И обидно. Столько вместе прожили, а он ушел и не попрощался. Первый раз я ему дал искреннее обещание, и первый раз он мне не поверил.

Проклятый червячок совестливости вновь зашевелился в душе, подтолкнул меня к стене. Но я пересилил себя и, повернув голову, посмотрел в окно. За стеклом клубился туман.

... И я стер дверь в Старикашкин мир. Сдержал слово.

"Какой туман? Почему туман? Откуда?! - забилась мысль, отслоившаяся от моего сознания.

Я подошел к окну и выглянул. Ясный осенний вечер. Привычный вид развалин обветшалой многоэтажки напротив, внизу - загаженная мусором пустынная асфальтовая улица с мощенными потрескавшимися бетонными плитами тротуара.

"Стоп! - взорвалась отслоившаяся мысль. - Какие еще мощеные тротуары? Под окнами ведь все Перекопано было!"

Я подошел к окну и выглянул. Ясный осенний вечер. Привычный вид развалин обветшалой многоэтажки напротив, а под окном - старые брустверы окопов, остав-1внные в агонии городской службой канализации лет десять назад. А вот и следы падения тел хмыря с хмыренышем.

"Так вот в чем дело! - ожило во мне второе, параллельное сознание. - Вот почему все время был день, а стоило мне засомневаться, как пали сумерки! Вот почему туман за окном". Тут бы мне встряхнуться, да заорать благим матом, но тело и первое сознание не слушаются, поступают по своему.

Сел я на кирпич, на рюкзак посмотрел. Пожрать, что ли? Полез за сыром и наткнулся на пакет с одеялом. Тьфу ты, черт! Я ведь ему, Старикашке, выменивал, чтобы он на голом полу не простудился...

"Значит, прав был Старикашка, когда обозвал меня персонажем, - закипел я. - Значит, и мой мир ирреален..."

Я словно раздвоился: продолжал жить в своем мире, двигаться, думать, но одновременно жило и второе, параллельное сознание, анализируя мои мысли и поступки.

"Значит, сидит где-то в своем реальном мире Автор, щелкает клавишами машинки, и каждый удар по клавишам дергает ниточки, к которым привязана марионетка Игорь Викторович. Вот почему так трудно было повернуть голову, чтобы увидеть за окном светящийся туман. И вот почему моя жизнь столь динамична и насыщена, будто по нотам расписана!"