Парни из Островецких лесов - [9]

— Хорошая работа, ребята!

Все прошло так удачно, что они сами удивляются. Хотелось бы сделать еще что-нибудь. Чувствуется какая-то неудовлетворенность, избыток энергии. Хотелось бы исчерпать ее до конца, чтобы вернуться усталыми и радостными и одновременно иметь право доложить:

— Начальник, докладываю о выполнении задания. Три телефонных столба повалены в назначенном районе. Кроме того, по собственной инициативе мы осуществили…

Вот именно, что осуществили? Вот если бы поднять на воздух какой-нибудь поезд. Можно бы, но чем? Это была бы настоящая партизанская работа, экзамен, который дал бы право попасть в лес. К тому же ночь темная, партизанская ночь, специально для такой работы. Если бы хоть у одного из них была с собой взрывчатка, то этой же ночью какой-нибудь поезд взлетел бы на воздух. А пилой не подпилишь путей, топором не открутишь гаек…

Здзих соображает, что бы еще такое сделать. Хлопцы сегодня готовы на все.

Вдруг приходит одна мысль.

Здзих останавливается под столбом с проводами высокого напряжения. Столб одиноко стоит в поле, раздвоенный внизу, как будто остановился в своем движении через поле, чего-то ожидая.

Метек, Юрек, Стасек стоят рядом с Здзихом, который рукой обнимает одну из конечностей столба, прижимает к ней ухо и смотрит вверх. Столб звенит напевом дрожащих на ветру проводов. Прямо над головой табличка с предостерегающей надписью: «Осторожно, высокое напряжение». Над надписью — череп.

— Ребята, а что, если…

Каждый оглядывает столб снизу вверх. Самое опасное именно там, наверху. Сейчас ночь. Темно. Что случится, если провода упадут на землю? Ударит или не ударит током? В темноте нетрудно запутаться в таком проводе. Тогда не будет спасения.

Но риск привлекал. Это было именно то, что они искали в эту ночь и чего им не хватало.

А эффект? Островецкое гестапо, внезапно лишенное телефонной связи, а несколькими минутами позже и света. За эти несколько часов страха гестаповцев стоит пойти на этот риск. А островецкие фабрики, заводы? Остановятся все механизмы, упадет продукция. Погаснет свет и в островецких домах. Каждый поймет, что это не просто авария, что это дело людей из леса. Их дело.

Так что польза есть, и большая.

— Ребята, время идет! — решился Здзих и для примера первый взялся за пилу.

Кто-то отпихнул его, схватился за рукоятку:

— Я тоже могу…

На этот раз дело пошло быстрее, чем с телефонными столбами. У них уже есть опыт. Подпиленный столб начал покачиваться. Юрек взглянул вверх: серое небо, перечеркнутое двумя темными длинными линиями проводов. Через мгновение тяжесть, висевшая на проводах, обрушится вниз. Подпиленные поверхности столба трутся друг о друга, поскрипывают. Это звучит грозно и предостерегающе. На какую сторону упадет столб? Его вершина начинает колебаться. Скрежет пилы умолкает. Нет, это еще не конец. Надо подрезать. Осторожно, медленно, с трудом зубья пилы продираются через последние сантиметры.

В какое-то мгновение Юрек чувствует, что пила в его руке застыла и какая-то сила вырывает ее у него из рук.

— Осторожно! Лети…

Раздается быстрый топот ног, грохот, и чудовищный, слепящий блеск ударяет в глаза…

Юрек лежит на земле и ничего не понимает. Медленно поднимает ноги, руки — все в порядке. Только в глазах все еще темно. Откуда-то издалека доносится до него чей-то голос:

— Юрек, ты что? Юрек!

Юрек видит над собой искрящиеся глаза Здзиха.

— Ничего, — отвечает Юрек. — Черт! Что это было?

— Молния и гром. Но уже после грозы…

Только теперь Юрек чувствует мелкие капельки дождя, падающие ему на лицо. Как после настоящей грозы. Он медленно поднимается. Кругом стоят друзья. Рядом на земле лежит длинный, темный предмет, торчат оборванные провода.

— А ведь было! — говорит кто-то со страхом и удивлением.

— Было, да сплыло.

Еще один взгляд на место операции, и они уходят.

Вдалеке вырисовываются строения Людвикува. Здесь надо разойтись. Большая группа может привлечь внимание. Здзих входит в дом. В комнате на столе излучает желтый свет керосиновая лампа. Навстречу ему выходит отец.

— Знаешь, отец…

— Можешь не говорить. Видно было даже здесь. — Он похлопал сына по плечу, потом взгляд его темнеет. Он внимательно вглядывается в лицо сына. — Здзих, ты знал такого, как его там… Петрушку?

— А что?

— Его взяло гестапо…

Рация

Поезд, как всегда, опаздывал. Богусь прогулялся по перрону раз, другой, заглянул через окно к дежурному и вернулся в зал ожидания. Густой, смрадный табачный дым плыл голубоватой полосой по всему залу. Около буфета было людно, там звякали кружки с пивом, время от времени раздавался чей-нибудь пьяный, хриплый смех.

Богусь не знал фамилий этих людей, но ему было достаточно одного взгляда, чтобы почти точно определить, кто они и чем занимаются. Те двое, у стойки, похожи на торговцев табаком. Можно биться об заклад, что их портфели и карманы набиты связанными в толстые пачки банкнотами, путешествующими в направлении, противоположном товару.

Чутко дремлющий молодой человек, сидящий с обшарпанным портфелем на деревянной лавке, определение не имеет ничего общего с теми. Богусь оценивает его как человека той же категории, что и он сам. У двух упитанных, дебелых теток в корзинах груды мяса и жира, прикрытые не первой свежести тряпьем.