Парни из нашей деревни - [3]

– Вот оно что. Наверно, из вашей деревни не один молодой хозяин и Билл Джадд погибли?

– Ох, нет, сэр, помилуй бог, нет. Тут, пожалуй, ни одной семьи не сыскать, чтоб кто-нибудь не погиб, или, в госпиталь не попал, или в приют для слепых, сэр, а то и в сумасшедший дом. Да вот молодой Билл Джадд, я вам про него говорил, сэр. Хороший парень был, и на лошади как ездил – жокей да и только, сэр, и в крикет лучше него у нас тут никто не играл. Он, стало быть, в армии денщиком служил у молодого мистера Темплтона. И отец его с матерью живут теперь в помещичьем доме, присматривают. Но похоже, что им от этого никакой чести или радости. Старый Билли Джадд, бывало, сюда каждый вечер приходил пинту пива выпить, поболтать или песни пел до самой ночи. А теперь и в полгода раз не заглянет, сэр. Вроде бы как человек всякий интерес потерял к жизни. Я вот смотрю частенько, как он ходит без дела по дороге, понуро так бредет, вроде как хромая кобыла, у которой первый ее жеребеночек пал.

Хозяин, выйдя из-за стойки, направился к потухающему камину. Он ловко разворошил полусгоревшие поленья, которые полыхнули на миг быстрым пламенем. Потом опустился на колени и, скорчившись, стал осторожно дуть на головни.

Хенсон покончил с едой и теперь набивал трубку. Но он был взволнован и слишком сильно приминал табак большим пальцем вместо среднего, так что ему пришлось набивать трубку заново. Хозяин ушел куда-то в заднюю комнату.

Хенсон откинулся в кресле и, глядя, как уплывает табачный дым, рассеянно думал о том, что рассказал ему хозяин. Какое-то странное худосочие появилось в английской деревне. И это при непомерном полнокровии города. Восемь человек убито да еще, скажем, полдюжины остались инвалидами на всю жизнь – и это уже огромная потеря для такой вот деревушки, если учесть, что вся молодежь стремится уехать в город. А потом в городах безработица начинается, и тогда те, у кого есть машины, бегут из города. Что за нелепая карусель!.

Снаружи послышался тяжелый стук копыт, скрип колес, потом хриплое «Тпру-у!», и телега остановилась. Слышно было, как возчик слезал с телеги. Потом дверь творилась и в трактир вошел невысокий человек со сморщенным лицом и растрепанными усами, одетый в плисовые штаны, перехваченные в коленях шнурками, рваный порыжевший сюртук и старомодную войлочную шляпу.

– Доброе утро, – сказал Хенсон.

– Доброе утро, – отозвался тот почти враждебно, с типично деревенской «неприступностью» – той внезапной подозрительностью, с которой почти всегда смотрят на незнакомца, и в особенности «из благородных», во всех деревнях на свете.

Он постучал по стойке, и появился хозяин.

– Доброе утро, Берт, как дела?

– Так себе, мистер Худ. Мне полпинты.

– Что у вас слышно новенького?

– Да ничего, мистер Худ, что тут может быть нового?

Берт одним глотком осушил две трети кружки и с сожалением поглядел на остаток. Хенсон переглянулся с хозяином.

– Налей мне, хозяин, стаканчик портвейна – и может, ты и этот джентльмен тоже со мной выпьете?

В трактире всякий посетитель – джентльмен.

Хозяин и Берт благоразумно предпочли горькое пиво.

– Мы с этим джентльменом, – сказал хозяин, желая показать, что он тоже знает толк в обхождении, – тут на«счет войны толковали.

– Угу, – промычал Берт.

– И я как раз джентльмену рассказывал про мистера Темплтона и молодого Билли Джадда.

– Угу, – сказал Берт. – Да что, их одних что ль по-: убивало?

– Вот ежели б вы видели наш новый памятник жертвам, сэр, то там имена всех павших смертью храбрых написаны, – обратился к Хенсону хозяин.

– Я видел его, когда шел сюда.

– Правда? Ну и как он вам показался?

– Очень красиво и со вкусом сделано, – храбро солгал Хенсон.

– Кучу денег стоил, правда, Берт?

– Угу.

– А ежели б вы знали историю всех людей, сэр, что убиты на войне… вот уж, право, есть о чем порассказать, cэp.

– Ну так расскажите.

Хозяин покачал головой.

– Ну-у, вы б тут до полуночи просидели, а я все бы еще не кончил рассказывать. А есть ведь и такие, чьи имена там и не написаны, но они тоже все равно, что мертвые. Да вот этот – молодой Мартин с фермы Бармингтона. Ты ведь его знаешь, Берт?

– Угу.

– Так вот, он ослеп, под этим, под Ипсом, сэр. А когда он из больницы святого Дунстана выписался, то был уже ни на что не годен, ни на какую мужскую работу. Теперь плетет коврики или что-то там еще. Конечно, платят ему пенсию, но на что человеку пенсия, коли он глаз лишился. Я тут видел его на прошлой неделе – проходил он со своей старушкой матерью, она его ведет, а сама смотрит на него так жалостно. Ну просто сердце переворачивается на это глядеть – и лицо у него все в шрамах, – а ведь красивый был парнишка, и мать-старуха теперь его за руку ведет, ровно ребенка. Она на него всю жизнь положила, всю жизнь. А ей уже и немного жить-то на этом свете осталось, совсем сдала она, а кто за ним тогда смотреть-то будет, куда он денется?

– В богадельню, должно быть, – сказал Берт.

– И еще есть два или три парня, сэр, из этих мест, так они в разных таких домах, а один – так в сумасшедшем, значит, доме, для психических. Ты тут был, Берт, когда Том Филпот тронулся?

– Угу, – сказал Берт.