Парнасский пересмешник. Новеллы из истории мировой культуры - [75]
Сама Анна Федоровна выросла в Германии, где отец находился на дипломатической службе, была выпускницей Мюнхенского королевского института и, приехав в Россию только после шестнадцатилетия, все, увиденное на «чуждой родине», сравнивала с привычными европейскими реалиями.
Особенно Тютчеву волновала нравственная жизнь в Смольном, которая заметно отличалась от атмосферы, в которой воспитывалась она: «Весь дух, царивший в заведении, развивал в детях прежде всего тщеславие и светскость. Хорошие ученицы, те, которые лучше других умели танцевать и грациозно кланяться, умели причесываться со вкусом и искусственно оттенять клюквенным соком бледность лица, всегда могли рассчитывать на расположение со стороны начальницы, г-жи Леонтьевой, а следовательно, и со стороны директрисы и классных дам. Дети богатых и сановных родителей составляли особую аристократию в классах. Для них почти не существовало правил институтской дисциплины. Они могли безнаказанно пропускать уроки, по утрам долго спать, не обращая внимания на звон колокола, пренебрегать обедом, подаваемым в общей столовой (кстати сказать, отвратительным) и питаться лакомствами из соседней лавочки. Как с нравственной, так и с физической стороны весь режим был отвратительный».
«Мои сестры, благодаря своим хорошеньким личикам и положению родителей, а главным образом благодаря протекции великих княгинь, пенсионерками которых они состояли (то есть им выделялось денежное содержание от княгинь), сразу попали в категорию аристократок, то есть детей, обреченных на порчу», – пишет Тютчева.
«Человек, преждевременно состарившийся, вызывает удивление, если не страх», – это умозаключение графиня Лидия Андреевна Ростопчина отнесла к памяти своего отца, Андрея Федоровича.
Не очень-то лестные слова, но дело в том, что младший сын всемогущего московского генерал-губернатора и правда выглядел значительно старше своих лет. И когда его будущий тесть накануне свадьбы случайно увидел в каких-то бумагах, что молодому не за тридцать, а только восемнадцать, был ужасный конфуз: жених оказался даже моложе невесты – что больше всего поразило ее саму, и о чем бы никто никогда не мог подумать, учитывая его внешность.
«Несмотря на свою преждевременную плешь, мой отец умел нравиться, когда желал. Он имел важную осанку, прекрасный рост, блестящий и игривый ум», – вспоминала 67-летняя Лидия Андревна своего папу. Прозвучит банально, но на самом деле совсем не внешности надо бояться в людях, и не внешности удивляться.
Надо отметить, что если в мусульманской культуре отношение к старости самое позитивное, то в христианском мире старость воспринималась как нечто ужасное и гадкое. Особенное возмущение вызывало желание пожилых людей заниматься сексом. Вспомним картину Пукирева «Неравный брак» или «Капричос» Гойи, в которых постоянно фигурирует образ развратной старухи.
Многие письма Толстому содержали слова «я ваших книг не читал, но не могли бы вы дать мне денег».
Это не то, о чем можно подумать, а Одиссей, обманывающий циклопа
Почему возникали такие письма? Потому что очень многие, не знакомые с литературным творчеством Толстого, все-таки имели какое-то понятие о его убеждениях.
1872 год, богатый холостяк упорно добивается любви замужней женщины, и никакие отказы на него не действуют. Супруги решают проучить сластолюбца: он получает от нее надушенное письмо с приглашением в дом, когда мужа не будет. Явившись в назначенный час, любовник находит хозяйку лежащей в полутьме залы на диване, бросается к ней со страстными поцелуями, но встречает крепкие мужские объятия и густые усы! Это наряженный в дамское платье муж. В комнате загораются фонари, входит жена с конским хлыстом. Незадачливого ухажера порют изо всех сил, пока муж не устает его держать. Больше одинокий бродяга любви не вернется к объекту своего обожания. Хотя сдается мне, что в действительности все было не так однозначно.
В европейской культуре опиум имел несколько поэтическую репутацию – в частности, во многом благодаря творчеству французских писателей XIX века Пьера Лоти и Клода Фарера. Кроме того, уже в XVIII веке появилось интересное произведение «Исповедь англичанина – курильщика опиума». Все это окружало опиум поэтическим идеалом средства для возбуждения грез. Опиум соотносился в европейской культуре с образом таинственного Китая. Именно таким выступает образ опиума в известном фильме Режи Варнье «Индокитай».
Студенты Гейдельбергского университета курят опиум в перерыве между занятиями. Здесь учились Менделеев, Ясперс, Гельмгольц, Вундт, Фромм и Ханна Арендт
Античность совершенно не стеснялась мужской наготы. До нас дошли так называемые гермы – вертикальные плиты, которые увенчивались изображением головы Гермеса, а внизу на герме изображались рельефно мужские половые органы в натуральную величину. Причем герма являлась объектом поклонения.
Статуя Приапа, Рим, 170–240 гг. н. э. Бостонский музей изящных искусств
Приап же обыкновенно изображался с двумя половыми органами, мужскими и женскими, оголенными поднятым подолом. В подоле Приап держал фрукты – это отсылка к плодородию. Еще одна характерная черта иконографии Приапа – улыбающееся лицо, своей улыбкой он отгонял силы зла. Обратите внимание, что на скульптуре Приап изображен с покрытой головой. Покрытая голова, особенно у мужчины, символизировала участие в религиозном культе.
