Парижский оборотень - [73]

А что, если это их комната? Барраль нагнулся и всмотрелся. Кое-что можно было различить, но очертания оставались смутными. В комнате разговаривали. Голоса доносились через щель для проветривания. Кажется, перешептывались мужчина и женщина. Но так тихо, что было не разобрать, кто и что говорит.

Отчаявшись, Барраль отошел от дома. Свеча все не гасла. Наверное, там мать утешает больного ребенка, подумал он. Но тут же отверг эту мысль: он был уверен, что это их окно. Как пьяный, он принялся кружить по ближайшим улицам. Душу охватило смятение. «Нельзя так больше делать, — внушал он себе, — если меня заметят, мне конец. И это после всех предосторожностей, которые я предпринял, лишь бы не быть заподозренным в шпионаже!»

Барраль не ошибся, за занавешенным оконцем лежали они. Вечерние объятия обессилили влюбленных. Они спали.

Внезапно Бертран проснулся. Такое с ним часто случалось по ночам. Его мог разбудить малейших шорох на улице. Вот и сейчас он лежал и больше не мог уснуть, хотя надеялся на это.

В комнате было темно и прохладно, однако сон не шел. Бертран беспокойно ворочался с боку на бок. Он будто горел изнутри.

Софи тоже проснулась и нетерпеливо спросила его:

— Спокойно полежать не можешь?

Каждая клеточка ее тела молила об отдохновении.

Бертран вздохнул. Ей стало его жалко.

— Бедняжечка, — сочувственно сказала она и обняла его.

Они поцеловались. Он игриво прикусил ей ушко. Они еще крепче прижались друг к другу.

— Пожалуйста… — прошептал он и сам на себя разозлился. Ну зачем он попросил ее об этом?

— Если очень надо, возьми на столе, — не стала возражать Софи.

Он ругал себя за слабость, ругал ее за податливость, но все равно не мог пересилить желание. Он встал и зажег свечу. Пламя озарило острое лезвие ножа.

Бертран откинул с Софи одеяло. Почти всюду на ее теле виднелись порезы. Старые уже успели зарубцеваться, и теперь смуглую кожу в разных направлениях пересекали светлые шрамы. Новые раны либо еще сочились кровью, либо начали затягиваться спекшейся корочкой. В мерцании свечи они казались старинными драгоценностями или полированным черепаховым панцирем.

Подавив секундное сомнение, Бертран склонился над телом девушки… Потекла рубиновая кровь. Он сразу припал к ней и принялся с жадностью глотать. При этом Бертран отвратительно причмокивал, всасываясь в стремлении не упустить ни капли.

Софи тем временем ласково теребила его волосы.

— Маленький мой, бедненький, — приговаривала она. Мысли ее витали где-то вдалеке, обрываясь и принося бессвязные образы.

Потом влюбленные вновь слились в объятии.

Наконец сон разлучил их. Они лежали, переплетя тела, ночной холодок овевал потную кожу. Позабытая свеча горела, пока огонек не захлебнулся в растаявшем воске.

Утром, когда их разбудил рассвет, Бертран почувствовал себя другим человеком. Он с ужасом смотрел на дело своих рук. Касался ран кончиком пальца и горько плакал.

— Я тебя убиваю, — стенал он. — Что у нас за доля такая! — И бил себя ладонью по лбу, той самой волосатой ладонью.

Софи рассмеялась сквозь слезы.

— Бертран, не глупи. Я рада за тебя умереть, — сказала она и ощутила необъяснимый прилив удовольствия при мысли о смерти.

Но он не желал успокаиваться.

— Будь во мне хоть капля человеческого, я бы скорее убил себя, чем рассек твою кожу.

— Перестань! Не надо! Что я буду делать, если ты меня покинешь?

Он искал пальцами самую свежую рану. Нашел и закрыл глаза, чтобы не испытывать соблазна на нее посмотреть.

— Неужели это я ее нанес? — бормотал он. — Да, я. Зачем ты мне позволила? Почему сразу меня не убила?

— Бертран, не глупи, — повторила она и принялась целовать его, прогоняя мрачные мысли.

Солнце взошло, и мрак позади. Ночь миновала, и сумасшедшие раздумья темных часов должны теперь вернуться в могилу, к своим истокам.

Когда Бертран с Софи шли по мощеному дворику, им навстречу выбежала консьержка.

— Мадам, — воскликнула она, — вам письмо.

— Письмо? — удивился Бертран.

— Да, письмо, — сказала консьержка и улыбнулась.

Софи мгновенно узнала почерк. Ежедневное письмо от Барраля.

— Оно ничего не значит, — сказала девушка, заметив подозрение на лице Бертрана. — Сам прочитай, а лучше — выбрось.

— Можно? — спросил он, приготовившись разорвать конверт пополам.

— Сам не сделаешь, сделаю я, так и решим… Пойдем завтракать. Умираю с голоду. — Звук разрываемой бумаги стал музыкой для их ушей.

Настроение было преотличное. Бертран говорил о том, чем займется после войны. Ему очень хотелось вернуться к изучению медицины.

— У дяди денег куры не клюют, — сказал он.

— У меня тоже. Разве мне их недостает? — ответила Софи. — Захочу, папа меня миллионами осыплет. Впрочем, они в конце концов все равно будут моими. Мы будем жить в моей комнате у меня дома. — Она вспомнила свою красивую кровать с лазурным пологом. Временами она скучала по сверкающей роскоши родительского особняка, по картинам, коврам, разноцветному мрамору, бронзе, золоту и ценным породам дерева, отполированным до зеркального блеска.

— Не исключено, — мечтал вслух Бертран, — что я сумею научиться держать себя в узде, а может, я найду кого-нибудь еще для плохих минут, а к тебе останется только чистая любовь.