Парижский оборотень - [58]

Днем, в кантине, Бертран опасливо подавил порыв подбежать к Софи и поблагодарить ее за все. Но нашел, тем не менее, клочок бумаги и написал: «Вы спасли меня от ночных кошмаров. Вы ангел». И два дня носил его в кармане, не решаясь вручить.

Но однажды, ближе к вечеру, когда карета Софи уже подъезжала и Бертран мог в очередной раз упустить такую возможность, он поспешил к стойке и протянул ей записку. Она схватила ее и спрятала в рукав, будто только и ждала этого, будто всю жизнь прятала его любовные послания.

Прежде, чем уехать с Барралем, девушка улучила время прочитать письмо: «Вы спасли меня от ночных кошмаров». Дрожь сотрясла ее. Откуда он знает? Как догадался о ее снах?

В карете ей уже не хотелось смеяться над шутками кавалера. Но Софи не поддалась настроению. Все давно привыкли видеть, как она не перестает дарить улыбки и веселье. И она делала это — неважно, что было у нее на душе.

— Софи, — сказала тетя Луиза и покачала головой, — когда ты наконец станешь рассудительней?

Девушка оборвала смех. Ее поразило сходство их мыслей. Как и тетушка, она говорила себе: «И это все, что у тебя есть, Барраль: шутки, остроумные ответы и милая болтовня? О чем ты думаешь по ночам?»

Она могла бы ответить на этот вопрос за него: «По ночам, до зари, я думаю о вас, а если Бог являет мне такую милость, вижу вас и во сне». Простая любезность и ничего больше. Хороший парень, наш Барраль, но поверхностный и глуповатый, примером чего Софи посчитала этот так и не произнесенный им ответ.

Софи и Бертран несколько недель тайно обменивались записками. Но таких заверений во взаимности мыслей и любви вскоре стало недостаточно. Софи жаждала большей близости.

Вечера, проведенные дома с Барралем, обычно под бдительным надзором тети Луизы, наводили на девушку скуку. «Хоть бы Барраль поскорее ушел, — думала она, — я бы тут же отправилась в постель, к глазам моего Бертрана». Она перестала страшиться темноты, бояться смерти, ибо знала, что уже не одна.

Как-то раз тетя Луиза на минуту вышла из комнаты. И Софи, сама не сознавая, что делает, вдруг прекратила болтать. В голове вертелось: «Бедняга Барраль, я скоро оставлю тебя». Повинуясь внезапному порыву жалости, она вложила свою руку в его. Испугавшись столь откровенного проявления симпатии, ведь Софи никогда ранее столь ясно не выказывала своих чувств, Барраль сжал ее пальцы и так разомлел от любви, что не смог вымолвить ни слова. С удивлением, радостью и болью в сердце он посмотрел в ее наполненные слезами глаза и вдруг услышал:

— Бедняга Барраль…

Тут вошла тетя Луиза и объявила, что час уже поздний. Барраль, продолжая витать в любовных облаках, проводил тетушку домой, а когда добрался до своей квартиры, то, позабыв снять ментик, поспешил за стол и начал писать Софи. Послание вышло длиннее, чем когда-либо. Он дюжину раз рассказал о своих чувствах, в каждом абзаце поклялся в любви и в три часа вышел отправить письмо, потому что в ту ночь ему было не заснуть.

Утром Софи принесла письмо к себе в комнату и села, намереваясь прочесть его. Но мысли унесли ее к Бертрану. Она размышляла, как назначить ему свидание. Время близилось к полудню, и ей пришлось поторопиться на какую-то глупую встречу — Софи сама жалела, что согласилась на нее, разве что, если она хотела сохранить свою тайну, ей было нужно выходить в свет.

Но прежде, чем куда-либо пойти, девушка решила написать несколько слов Бертрану. Почему бы не назначить ему свидание у него дома? Именно так надо поступить. Вскоре, буквально со дня на день, осада закончится, а вместе с ней пропадут солдатские кантины и значительная часть ее свободы. Она черкнула записку и оделась к выходу. Но потом вспомнила, что не успела прочитать письмо Барраля. «Ладно, — подумала Софи, — прочитаю как-нибудь потом», — и бросила нераспечатанный конверт в ящик секретера.

В тот вечер Бертран едва сдерживался, стараясь не закричать от счастья. Она придет к нему домой. Она, да, она. Вправду придет к нему в комнату. Сможет заглянуть лишь на полчаса, но встреча состоится точно в назначенное время, и они будут вместе, наедине.

Ночь больше ничего не значила для Бертрана. Он не сомневался, что будет спать, а если что и приснится, то только Софи. Утром, собираясь в полк, он спохватился и закричал в темное окошко:

— Мадам Лабуве!

— Да, месье! Сейчас! — откликнулась консьержка и примчалась к нему так быстро, что ее изобильная грудь плясала в такт шагам.

— Вот ключ, — сказал он. — Пожалуйста, приберитесь на славу.

От удивления консьержка лишилась дара речи.

А он вдруг улыбнулся. Теперь он мог улыбаться, ибо сумел вновь стать частью рода человеческого.

— У меня сегодня гости.

Она все поняла и улыбнулась в ответ.

— Ах, месье, — только и проговорила она. А потом довольно хмыкнула. — Приберусь. Все так вычищу, что с пола есть сможете.

Он вздрогнул, но взял себя в руки, сердечно попрощался и ушел. Она смотрела ему вслед, стоя на морозе. «Хм. Такие пустяки, а он уже ведет себя по-человечески. Молодежь принимает подобные вещи слишком всерьез. Но, в конце концов, что еще есть в нашей жизни?»

Софи не опоздала. Он встретил ее на углу улицы и провел через лабиринт дворов и тесных коридоров к себе в комнату.